Кейт тоже отпускает мою руку и, похоже, присоединяется к потасовке. Слишком много движений, слишком много криков, я не могу их разделить, не представляю… не понимаю… не знаю… сознание отказывается анализировать хаотическую информацию, и я чувствую, что сейчас…
Тишина.
Кто-то всхлипывает. Кто-то тяжело дышит.
— Я хотела спросить совета у Томми и Мэг, — безжизненным голосом произносит миссис Куинберн, — но ничего не получилось, они не ответили.
Вот зачем она приходила ко мне. Совет. Как поступить. Жаль, миссис Куинберн, из меня совсем плохой медиум. Понятия не имею, можно ли рассчитать связи между физическими идентичными мирами и духовными. Извините, миссис Куинберн, я не уверен, что нематериальные реальности существуют — этот вопрос не входит пока в сферу применимости инфинитной математики. Извините, что не смог помочь.
— Дрянь…
— Повторяю свой вопрос, — голос Симмонса, — с кем вы предполагали поделить деньги? Кроме миссис Куинберн, естественно, которой вы предложили триста тысяч. Верно, Дороти?
Да. — Миссис Куинберн произносит это так тихо, что едва улавливаю.
— Послушайте! — Алена еще не пришла в себя от неожиданного открытия (похоже, она шокирована так же, как я). — Послушайте, Валерия не могла… Зачем?
— Сумма немалая, Элен, — произносит Гардинер.
— Но Невил! Она не получит никаких денег! Если Володя… если он… наследую я, верно?
Ох, думаю я. Ох… Вот оно что! Алена не знает. Наш с Лерой секрет. Секрет, о котором я не подумал. Секрет, о котором забыл. Секрет, которому не придавал никакого значения. Вот оно, думаю я. Господи…
Лера поступила тогда в колледж, и мы на радостях отправились с ней кутить в паб «Орел и ребенок», где когда-то проводили время Толкин с Льюисом. Если сидеть лицом к улице, видно здание методистского храма — современного сооружения в стиле модерн, создававшего потрясающей силы контраст с неизбывной стариной окружения.
Алена с нами не пошла — у нее в тот вечер было дежурство на фирме, хотя причину она, возможно, выдумала, а на самом деле отправилась на встречу с…
О чем я? В памяти опять совместилось несколько идентичных реальностей. Путается…
Даже погода. В тот вечер было прохладно, дул сильный холодный ветер, от которого нас с Лерой защищали стены, а по небу ползли тяжелые облака, будто кто-то наверху с натугой тащил мешки с картошкой.
Разве? Была прекрасная погода, ни облачка, очень тепло для позднего августа…
Нет времени разделять реальности. И не надо вспоминать, потому что всплывут подробности того же вечера из третьей идентичной реальности и из четвертой… К счастью, физиология мозговой деятельности (в которой я ничего не понимаю) такова, что человек помнит обычно одно свое прошлое (хотя порой и прорываются странные воспоминания, которые отгоняешь), а при перемене идентичной реальности (это происходит постоянно) меняется и память.
Неважно. Говорили мы в тот вечер с Лерой о ее будущем, о моей работе, о том, какая у нас замечательная семья. Почему мне пришла в голову нелепая, как я сейчас понимаю, а тогда показавшаяся оригинальной, идея? Что у меня было за душой? Долг попечительскому совету и не выплаченная ссуда за автомобиль? Неужели я интуитивно понимал, насколько важны исследования по инфинитному анализу? Подсознательно был уверен, что работа, если будут получены результаты, на которые я рассчитывал, потянет на Нобелевскую? Математикам не присуждают Нобелевку, у нас есть премии, не менее престижные. Филдсовская. Меллеровская. Даже более денежные, чем Нобелевка с ее угасающим фондом. Думал я об этом? Нет, но подсознательно… Иначе чем объяснить, что я взял салфетку (как сейчас помню — с красивым вензелем в виде переплетенных стебельков… нет, без вензеля, и салфетка была не белой, а светло-кремовой… неважно), достал из кармана ручку и набросал текст шутливого (конечно, шутливого, я не думал о премиях, деньгах и особенно — о смерти!) завещания, по которому все оставшееся после меня имущество, движимое и недвижимое, и все деньги, как наличные, так и вложенные в любые счета, акции и облигации, а особенно мое главное имущество — математический талант (в котором я был уверен, этого не отнять!) — я завещаю моим любимым женщинам: жене Елене Николаевне Волковой (в девичестве Резун) и дочери Валерии Владимировне. В пропорции один к пяти. Пять частей Лере, одна — жене. За что я тогда Алену обделил? А за то, что не пошла с нами в этот замечательный паб в этот замечательный вечер. Сама себя наказала!
Шутка. Написал, расписался. Не помню, что стало с салфеткой. Видимо, Лера спрятала бумагу в сумочку. Решила сохранить, чтобы когда-нибудь, когда я стану стареньким, мы будем сидеть у камина и…
ebooksa