Бондарь согласился почти сразу, но вид у него был обалдевший. Он продолжал торопливо соображать, передавая Лобачеву подлинники договоров, расписки Татаринова и свой домашний телефон.
Федор понял его состояние и попытался успокоить:
— Не волнуйтесь вы, ради бога. Просто встретились два честных человека и решили друг другу помочь. Этого жулика надо на место поставить! Я вот что думаю, он и у других мог брать. Вы больше никого не знаете?
— Некоторых только в лицо знаю, а двоих знаю точно. И телефоны есть, и адреса.
— Давайте это все мне и ждите. За неделю деньги не обещаю, но за три-четыре точно. И давайте я вас быстренько до метро довезу…
Через двадцать минут Лобачев вернулся в институт. Вахтер изобразил многозначительную гримасу и развел руками. Это означало, что Татаринов еще не появлялся.
Федор молча поставил пакет с литровой бутылкой водки у ног вахтера. Тот заглянул, быстро закрыл пакет и уставился на Лобачева, изображая немой вопрос.
Федор повернул к себе лежавшую перед вахтером амбарную книгу и записал номер нового сотового:
— Когда хозяин двести седьмого появится, ты, брат, по этому номеру позвони и скажи: «Объект прибыл». И тогда я для той толстушки, что в пакете прячется, пару принесу, близняшку. Понятно?
Вахтер гордо расправил плечи, сжал зубы и, резко подняв кулак, изобразил приветствие «Рот фронт». В его сообразительности и исполнительности можно было не сомневаться.
Лобачев подмигнул молчаливому стражу и без особого удовольствия вышел из прохлады институтского холла в душный яркий московский полдень.
Информацию о появлении Татаринова Федор получил около семи часов вечера.
Вахтер встретил его стоя с гордо поднятой головой и с чувством исполненного долга. Левой рукой он ловко подхватил протянутый Федором пакет, а правую приложил к сердцу и чуть заметно склонил голову.
Татаринов стоял перед столом и торопливо разбирал бумаги.
Это был высокий плотный мужчина с открытым лицом и блуждающей улыбкой.
Правда, его глаза настороженно и воровато бегали. Лобачев успел подумать, что Бондарь очень плохо разбирается в людях.
Впрочем, в них никто и никогда не может разобраться до конца. Такие глаза могут быть и у честнейшего человека.
— Вы ко мне? Я очень занят. Очень много работы!
— Я на одну минуту. Я вас, уважаемый Борис Николаевич, больше часа не задержу. Я здесь подожду, пока вы посмотрите документы из папки номер один.
— Что в ней? — Татаринов стоял неподвижно, холодно вглядываясь в лицо посетителя.