Эти два вопроса основные. Без их решения все остальное не имеет смысла. Не выяснив этого, он не может вернуться в Москву.
Подходя к дому Елизаветы, Федор опять вспомнил эту елагинскую «шифровку».
Можно было думать что угодно. В том числе и то, что сегодня или завтра в Будапешт может заявиться «наш дорогой Владимир Викторович».
Еще вчера он убедил Лизу перенести все его вещи в маленькую комнату и постелить ему там.
Все ее протесты он отмел ласково, но решительно: «Это, Лиза, бутафория, это на всякий пожарный случай. Или ты хочешь, чтобы он обнаружил нас в одной постели?»
Они оба очень хорошо знали характер Панина. Это могло окончиться истерикой, битьем жены и стекол, прыжком в Дунай с самого высокого моста. Зачем это надо?
Когда Федор подошел к двери, он насторожился. Кнопку звонка нажал автоматически, хотя явственно слышал в квартире шум голосов.
Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Панин.
Через секунду он бросился обнимать Федора и заталкивать его в комнату, где за столом сидела нарядная Елизавета. При этом Владимир Викторович размахивал руками, хлопал Лобачева по разным частям тела, подвизгивал и говорил что-то быстро, отрывисто и невнятно:
— Ты спас меня, Федор. Я всегда тебе верил. Большое тебе спасибо! Я девять дней у них просидел. Там застенки. Там гнусно и мерзко! Там восемь человек вместе сидят, и все ругаются матом.
— И ты тоже?
— Нет. Я держался достойно. Меня два раза допрашивали, и я никого не выдал. У моих соседей только у двоих высшее образование. Представляешь, двое из восьми. Там еще параша есть, это мерзость такая.
— Проехали, Володя. Забудь все, как страшный сон.
— Постараюсь. Я тебе, Федор, водки привез, с перцем, из Киева. Я через Киев убегал. Потом через Ужгород, Чоп. Пока за решеткой сидел, я о тебе, Федор, думал. Только ты мог меня спасти. Я не ошибся. Я так рад.
— Пустяки, Володя.
— Нет, это важно. Меня как только перевели в другое место, я сразу понял, что Лобачев начинает действовать. Я прав? Твоя работа?
— Моя. Дай мне поесть что-нибудь. Я вижу, вы уже хорошо начали отмечать.
— А как же! Там мне такого не подавали, а в дороге я тоже боялся. Садись скорей, я тебе штрафную налью.
— С удовольствием. Я сейчас в «Геллерте» был, а после баньки мне положено. Мы с Иштваном планы намечали.
Панин вздрогнул, глаза его перестали излучать радость, он вяло подошел к столу и сел.