— Юлий, прекрати. — Машенька по-прежнему была бледна, ее взгляд метался от Егора к компьютерному магнату и обратно. — Егор, объясни им, что ты не виноват!
Егор молча отвернулся. «Скажи, что не виноват…» Сказать можно, вопрос — поверят ли… Вот только доказывать свою непричастность не хотелось. Не хотелось — хоть режь — доказывать свою правоту, а хотелось развернуться и уйти, предварительно сплюнув на чистый пол. И забьггь, как предутренний кошмар, и этот особняк, и его обитателей, один из которых (вдруг стукнулась в голову мысль) вполне мог подсунуть хозяину послание в духе «Тайны черных дроздов» Агаты Кристи. Эта версия выглядела куда правдоподобнее мифического Человека-у-озера — нет, никаких призраков, никаких ниндзя, перелетающих через стены… Кто-то свой…
Ромка пришел под вечер — сердитый, даже злой, и какой-то виноватый одновременно.
— Тебя тоже выгнали? — спросил Егор, в. свою очередь чувствуя укол совести (из-за меня ведь, черт возьми).
Ромка вошел, сел на диван и сообщил ближайшему углу:
— А с какой стати меня выгонять? Я чужих невест среди ночи не тискаю, в хозяйский кабинет без стука не вламываюсь и цветы дарю исключительно женщинам на Восьмое марта… Я вообще на редкость законопослушный гражданин, даже улицу всегда перехожу на зеленый свет.
— А я, по-твоему…
Роман поднял глаза на собеседника. В глазах стояла грусть. Да что там грусть — тоска. Зеленая, как заросший ряской пруд.
— Какого черта ты влез во все это дерьмо? Нас наняли, чтобы мы расписали этот гребаный домик для гостей, только и всего. А ты…
Егор молчал. Роман принял это как должное, вздохнул и встал с дивана.
— В общем, прости, но для меня очень важна эта работа. Ты-то намалюешь еще пяток картин, продашь лохам на рынке — вот и «бабки» в кармане. А мы — неспособны-с. И бывшая моя вчера нагрянула — грозится подать в суд за неуплату алиментов… — Он снова помолчал. — Когда ты ушел, я объяснил Юлию, что к твоим левым делам никакого касательства не имею — собственно, ты мне вроде бы вообще не друг, а так, знакомый одного приятеля. И что гостевой домик я могу закончить и сам, основная работа уже сделана.
Проводив друга детства, Егор бесцельно побродил по квартире, включил и выключил телевизор, вытащил из-за шкафа три свои картины в подрамниках, поставил в ряд на диване. Следовало привести полотна в конкурентоспособный вид, хотя бы пыль стереть… Почему-то стало жалко. Не пыли, конечно, а самих картин, которые завтра пойдут на продажу. И даже немного стыдно — будто он собрался продавать любимую собаку, которую нечем стало кормить.
Он не успел додумать эту мысль до конца: в дверь позвонили. Ромка, решил Егор то ли с огорчением, то ли с облегчением. Не вынесла душа поэта, пришел мириться. Любопытно, чем он затарился на этот раз: «Белым медведем» или «Очаковым»? Поразмыслив, Егор поставил на «Очаково».
И продулся в прах.
Некоторое время он молча стоял на пороге. Потом провел рукой по лицу и растерянно произнес:
— Машенька…
На кухне у Егора жил сверчок. Он трещал где-то за плитой — сначала страшно надоедал, потом Егор притерпелся. И даже обнаружил в этом соседстве положительные стороны: теперь, случись очередной приступ бессонницы, он был не один. Вот и сейчас — Маша незаметно уснула прямо в кресле, Егор осторожно перенес ее на диван и укрыл пледом, а сам на цыпочках пробрался на кухню и выглянул в окно на улицу.
Телефон в прихожей зазвонил громко и требовательно. Даже сверчок на кухне испугался й притих. Егор снял трубку.
— Это ты? — спросили на другом конце.
Юлий, не к ночи будет помянут.
ebooksa