– А кто там ест? – снова спросил я, указывая на стол и два привинченных к полу стула.
– Это вторая столовая. Здесь едят второй помощник и корабельный плотник.
Когда я отдал последние распоряжения Ваде насчет приведения в порядок моих вещей, я посмотрел на часы. Было еще рано: лишь несколько минут четвертого. Тогда я опять отправился на палубу, желая присутствовать при прибытии команды.
Само прибытие с катера на судно я пропустил, но перед средней рубкой я увидел нескольких отставших людей, которые еще не успели пройти на бак. Они были слегка навеселе, и более презренной, жалкой и отвратительной кучки оборванцев я не видел даже на самых глухих городских улицах. Одежда их состояла из лохмотьев. Лица – опухшие, красные и грязные. Я не хочу сказать, что выражение у них было подлое. Нет, просто они были грязны и отвратительны. Отвратительны их внешность, разговор, движения.
– Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Тащите ваше барахло!
Мистер Пайк произнес эти слова резко, с верхнего мостика. Легкий и грациозный мостик из стальных прутьев и ряда досок тянулся по всей длине «Эльсиноры», начинаясь с юта и через среднюю рубку до баковой части судна и кончаясь почти у самого носа корабля.
При раздавшейся команде прибывшие люди подались вперед, угрюмо взглянули наверх, и один или двое из них лениво повиновались приказу. Остальные же прекратили свои злобные бормотания и враждебно уставились на помощника капитана. А один из них, лицо которого, казалось, при самом рождении было раздавлено каким-то сумасшедшим богом и которого, как я потом узнал, звали Ларри, разразился громким хохотом и дерзко сплюнул на палубу. А затем с весьма определенным намерением повернулся к своим товарищам и спросил громко и хрипло:
– А какого черта здесь этот старый чурбан?
Я видел, как огромная фигура мистера Пайка конвульсивно и невольно вытянулась, и как его огромные руки напряглись, сжимая перила мостика. Но он все же овладел собой.
– Ну, идите уже, – сказал он. – Уходите на бак.
А затем, к моему изумлению, он повернулся и пошел назад по мостику, к тому месту, где катер забросил свои причальные канаты. «Так вот каковы его горделивые и самоуверенные разговоры о расправах с матросами», – подумал я. И лишь потом я вспомнил, что, возвращаясь назад по палубе, я видел капитана Уэста, облокотившегося на перила верхней палубы и пристально смотревшего вперед.
Концы катера были отданы, и я с интересом следил за его маневрами до тех пор, пока он совсем не удалился от нашего судна. Как раз в этот момент впереди послышалась какая-то страшная смесь воя и визга, которые подняли несколько пьяных, кричавших «Человек за бортом». Второй помощник соскочил вниз с лестницы, ведущей на верхний мостик, и пробежал мимо меня. Старший помощник, все еще стоявший на тонком белом, как паутина, мостике, поразил меня быстротой, с которой он понесся по мостику к средней рубке, прыгнул на подвешенную за бортом покрытую парусиной шлюпку и перегнулся через борт, откуда мог все видеть. Прежде чем матросы успели вскарабкаться на перила, второй помощник уже был среди них и бросил за борт свернутую веревку.
Что всего более поразило меня, это умственное и физическое превосходство этих двух офицеров. Несмотря на их возраст – первому помощнику было шестьдесят девять лет, а второму помощнику по меньшей мере пятьдесят – их ум и тело действовали с быстротой и точностью стальных пружин. Они были – сила. Они были железные. Они были теми, кто видит, хочет и делает. Казалось, они совсем из другой, высшей породы существ по сравнению с подчиненными им матросами. В то время как последние, непосредственные свидетели происшествия, беспомощно кричали и суетились и, раскидывая ленивым умом, что же делать дальше, возились у перил, второй помощник мигом спустился по крутой лестнице с юта, пробежал двести футов по палубе, вскочил на борт, мигом оценил создавшееся положение и бросил в воду веревку.
Такими же умелыми и полезными были и действия мистера Пайка. Он и мистер Меллер были господами этой презренной толпы благодаря замечательной разнице в силе воли и умении действовать. Право, они больше отличались от подчиненной им команды, чем последняя отличалась от готтентотов или даже от обезьян.
В это время я тоже стоял на канатных битсах[5], стоял в таком положении, что хорошо видел человека в воде, который, казалось, сознательно уплывал от судна. Это был темнокожий обитатель побережья Средиземного моря, и, насколько говорил перехваченный мной его взгляд, находился он во власти безумия: его черные глаза были глазами маньяка.
Второй помощник бросил веревку так метко, что она обхватила плечи человека и спутала руки, лишая его возможности плыть вперед. Когда ему удалось чуть высвободиться, он все еще продолжал выкрикивать какие-то безумные слова, и в ту минуту, когда для большей выразительности он поднял в воздух руки, я заметил в его сжатой кисти лезвие ножа.
В тот миг как пароход двинулся на спасение утопающего, на палубе ударили в колокола. Я бросил взгляд на капитана Уэста. Он подошел к левой стороне юта и, заложив руки в карманы, смотрел то вперед, на барахтающегося человека, то назад, на катер. Он не отдавал никаких приказаний, не выражал ни малейшего волнения, и я бы сказал, что он производил впечатление чисто случайного зрителя.
Человек в воде, казалось, был занят только тем, что срывал с себя одежду. Я видел, как показалась сперва одна, а затем другая обнаженная рука. Барахтаясь, он иногда опускался под воду, но неизменно выплывал на поверхность, размахивая ножом и продолжая свою бессмысленную речь. Он пытался бежать от парохода, ныряя и плывя под водой.
Я прошел вперед и подоспел как раз вовремя, чтобы видеть, как его подняли на борт «Эльсиноры». Он был совсем нагой, весь окровавленный, в бешенстве. Он ранил себя в десятках мест. Из раны на кисти руки кровь брызгала с каждым биением пульса. Это было отвратительное, совсем нечеловеческое существо. Я видел как-то в зоологическом саду затравленного орангутанга и клянусь всем на свете, что своим животным выражением лица, гримасами и криками этот человек мне его напомнил. Матросы окружили его, касались его руками, тормошили, стараясь успокоить, и в то же время смеялись и приветствовали его. Справа и слева оба помощника отталкивали толпу и поволокли сумасшедшего по палубе к каюте средней рубки. Я не мог не заметить усилий, какие прилагали мистер Меллер и мистер Пайк. Мне приходилось слышать о сверхъестественной силе безумцев, но этот был как пучок соломы в их руках. Уложив его на деревянный топчан, мистер Пайк удерживал барахтающегося идиота одной рукой, пока второй помощник ходил за марлей, чтобы перевязать парню раны.
– Сумасшедший дом, – проворчал, обращаясь ко мне, мистер Пайк. – На своем веку я перевидал немало проклятых команд, но дальше этой уж некуда идти.