Через десять дней после отъезда из Окленда Джек во время бури в скалистых горах очутился в вагоне-холодильнике. Там на соломе устроились восемьдесят четыре человека, они оказались арьергардом армии Келли. Один из них позже описывал внешность Джека того времени: молодой человек, круглолицый, с волнистыми волосами, в кепке и меховой куртке, из каждого кармана которой торчало по книжке. Лондон сказал, что его зовут «моряк Джек», но поскольку для вступления в армию требовалось полное имя, он назвался полным именем. Со своими товарищами он познакомился при помощи «тряски» – его перебрасывали от одного к другому по всему вагону.
Письма и выражения соболезнования буквально захлестнули Чармиан. Люди, посылавшие их со всех концов света, не знали или не обращали внимания на противоречия и перемены в характере Джека. Для них он олицетворял дух молодости. Джек вышел из рабочих, боролся и рисковал; он создавал чудесные рассказы и бесстрашно призывал к революции, он был силен и прекрасен и умер еще молодым. Шведская девушка писала: «Он нравился мне больше всех писателей и людей на земле. Во время урока я получила записку от одноклассника: “Джек Лондон умер”. Больше я не слышала, о чем говорилось на уроке». В Америке миссис Лютер Бербенк крикнула группе веселящихся молодых людей: «Перестаньте смеяться. Умер Джек Лондон».
…
«Самую высокопарную» надгробную проповедь, по словам Чармиан, произнес пастор из Беркли, который сказал: «Если бы Джек Лондон верил в Бога, каким превосходным проповедником бы он стал!»
По книге И. Стоуна «Моряк в седле»
Однажды старатель, местный старожил, попав в страшный буран, полуживой еле добрел до хижины. Комната была битком набита народом. В густом табачном дыму все кричали разом, размахивали руками. Услышав, о чем это сборище спорит с таким ожесточением, старатель решил, что в схватке со снежной бурей лишился рассудка. О чем же шел спор?
О социализме.
Однажды вечером В. Б. Харгрейв, хозяин смежной хижины, случайно подслушал горячий спор о теории Дарвина. Спорили судья Салливан, доктор Б. Ф. Харви и Джон Диллон. Джек лежал на койке, тоже прислушивался к разговору и что-то записывал. Когда друзья запутались в каком-то вопросе, он подал голос:
– То место, ребята, которое вы тут никак не можете процитировать, звучит примерно так…
И он процитировал отрывок. Тогда Харгрейв сходил в домик по соседству, куда взяли «Происхождение видов», и, вернувшись с книгой, сказал:
– Ну-ка, Джек, выдай нам этот кусочек сначала. Проверим по оригиналу.
По свидетельству Харгрейва, Джек повторил выдержку слово в слово.
Харгрейв вспоминает, что, когда он впервые пришел к Джеку, тот сидел на краю койки, скручивая папироску, Гудман стряпал, Слоупер мастерил по плотничьей части. Джек, оказывается, начал оспаривать ортодоксальные взгляды Гудмана, и теперь Гудман упорно парировал выпады друга. Прервав разговор, Джек поднялся навстречу новому человеку с такой ясной улыбкой, таким радушием и гостеприимством, что всякая сдержанность немедленно растаяла. Гостя тут же втянули в спор.
Харгрейв утверждает, что Джек был от природы добр, безрассудно щедр – воистину друг из друзей, король славных малых. Ему была свойственна внутренняя деликатность, которая и в самом грубом окружении оставалась нетронутой. А если в споре противник не мог выкарабкаться из сетей собственных путаных рассуждений, Джек, закинув голову назад, разражался заразительным хохотом. Оценка, которую на прощанье Харгрейв дает Джеку, так искренна, что в ней не хочется менять ни слова:
«Не одну долгую ночь, когда всех других уже одолевал сон, просиживали мы с Джеком перед пылающими еловыми поленьями и говорили, говорили часами. Лениво развалясь, он сидел у грубо сложенной печки, отсветы огня играли на его лице, освещая мужественные, красивые черты. Что это был за превосходный образец человеческой породы! У него было чистое, полное радости, нежное, незлобивое сердце – сердце юноши, но без тени свойственного юности эгоизма. Он выглядел старше своих двадцати лет: тело гибкое и сильное, открытая у ворота шея, копна спутанных волос – они падали ему на лоб, и он, занятый оживленной беседой, нетерпеливо отбрасывал их назад. Чуткий рот – впрочем, он был способен принять и суровые, властные очертания; лучезарная улыбка; взгляд, нередко устремленный куда-то в глубь себя.
Лицо художника и мечтателя, но очерченное сильными штрихами, выдающими силу воли и безграничную энергию. Не комнатный житель, а человек вольных просторов – словом, настоящий человек, мужчина. Он был одержим жаждой правды. К религии, к экономике, ко всему на свете он подходил с одной меркой: “Что такое правда?” В голове его рождались великие идеи. Встретившись с ним, нельзя было не ощутить всей силы воздействия незаурядного интеллекта. Он смотрел на жизнь с непоколебимой уверенностью, оставаясь спокойным и невозмутимым перед лицом смерти».
ebooksa