— С кем?
— Вообрази, она отказалась от полиандрии. Живет теперь в Мадриде с одним старым тореадором и даже стряпает для него. Больше не хочет жить с несколькими мужчинами одновременно. Перешла к моноандрии. Этого я никак не мог ожидать. Теперь мне придется оставаться в Гималаях со своим смешным исследованием до самой смерти.
— Вот уж не думал, что в этой пещере есть телефонная связь. С удовольствием поговорю со своим секретарем в Лондоне: меня беспокоят мои фабрики в Манчестере.
— Но здесь нет никакого телефона…
— Да очнись ты! Значит, ты не мог говорить с женой, где бы она ни была — в Мадриде, в Порту или в Ницце. Просто тебе это приснилось.
— Но я с ней действительно говорил! — изумленно возразил Павел.
До этого ему и в голову не приходило усомниться: сон это или нет. Он и впрямь как маленький ребенок. Когда волнуется или убеждает кого-нибудь, срывается на дискант.
— Где Гелена?
Мы стали ее искать. Но охотники исчезли и Гелена с ними. В большой пещере мы застали только старика, рисовавшего на стене животное, которое вчера принесли на ужин. Я заметил, что он пользуется лишь тремя красками: венецианской красной, темной и светлой охрой. А из чего он делает кисти? На нас он даже не взглянул, словно нас и не было. Мне захотелось стукнуть его. Но кто знает, может, он очень силен, несмотря на старость? Мы направились к выходу из пещеры. Я вскарабкался на каменные глыбы. Там лежало дамское зимнее пальто.
— Что эти бестии сделали с нею?
Я наклонился над пропастью. Надеюсь, она не рискнула спуститься по такой отвесной скале. Вдруг мне почудилось, что я вижу ее внизу с разбитой головой.
— Она пошла с ними на охоту, — послышалось сзади.
Я оглянулся.
— Ты сам видел? — спросил я Павла.
— Нет.
— Так откуда ты знаешь, что она пошла с ними на охоту?
— Я не знаю. Я ничего не говорил. И ничего не слышал.
Позади нас в пещере все еще стоял старик с кистью в руке, склонившийся над своим произведением.
— Понимаю. Они объясняются без слов. Как животные или насекомые.
— Ты еще ничего не понимаешь, — снова услышал я чьи-то слова.