— Что мучаете человека? Дайте ему спокойно умереть. Нигде от вас, ментов, покоя нет.
— Никто его не мучает, — жестко оборвал недовольного зэка следователь. — Подследственный сам попросил позвать к нему полковника.
Недовольный зэк промолчал и отвернулся к окну.
Понюхав нашатырного спирта, Сорокин задышал глубже и медленно открыл глаза.
— Глеб, ты сказал, что в ночном клубе у Резаного есть связник. Кто он?
— Официант бара Филя Пермяков. Больше ничего не знаю. Спасибо за мать, гражданин полковник. Мне бы священника. Позовите батюшку. Хочу покаяться в тяжких грехах.
— Это можно, — ответил следователь. — Я передам твою просьбу начальнику СИЗО.
— Поспешите, — поторопил врач.
Ярцев не нашелся что-либо сказать и молча направился к выходу.
Официант из бара «Пиковой дамы», двадцатилетний Филипп Пермяков, пребывал в мрачном расположении духа. Он лениво протирал белоснежной салфеткой фужер и канючил у бармена, статного, красивого сорокалетнего брюнета:
— Борис Гордеич, ну дай дозу. Не жмись. У тебя наверняка где-нибудь заныкано. Пожалей. У меня скоро ломка начнется.
— Жалко у пчелки, мой юный друг Филя, — спокойно отвечал бармен, пригубливая маленькую рюмочку французского выдержанного коньяка «Камю». — Ты же знаешь, что после вчерашнего ментовского наезда порошка не осталось. Выпей лучше рюмашечку коньячку.
— Да не поможет мне твой коньяк, — отвечал Филя с кислым выражением лица. — Мне уколоться надо. Ну, найди, Гордеич. Я тебе тройные бабки заплачу.
— Это само собой, — усмехнулся бармен. — Но близко у меня нет порошка. Сходить кое-куда надо.
— Ну, сходи, Гордеич. Я твой большой должник буду.
— Да ты и так мой должник по самые уши.
Но тут в кармане пиджака Фили заулюлюкал мобильный телефон, и он быстро включил его.
— Алло, кто это?
— Президент Соединенных Штатов, — раздался в трубке властный и жесткий голос.
— Босс, я слушаю.