— Будешь приставать — застрелю, — сказала Галина, глядя в глаза Лёвушкину и яростно отвергая отражённые его зрачками соблазны.
— Дурёха, — прошептал Лёвушкин чужим, добрым голосом. — Ну чего увязалась за ним? Ты девка простая, ты моего поля ягода. Я человек весёлый, надёжный, я тебя защищу хоть от фрицев, а хоть от своих… И если войну переживём — не брошу, вот ей-богу! А с ним-то как? Он человек умственного полёта. Он-то и сейчас сторонится тебя. А ты тянешься… Дальше-то как будет?
Галина перевела дыхание. Метко упали последние слова Лёвушкина, прямо на живой нерв. Но Галя была девочка крепкая, из донбасского посёлка, из семьи с двенадцатью ртами и пьющим отцом.
— Ладно, — сказала она. — Верно ты говоришь. Ты вон какой ловкий, сообразительный. Всё умеешь… А он нет. Он внутри себя живёт, его обидеть просто. Я ему нужна. Вон ноги стёр… — И она всхлипнула, сразив себя этим последним аргументом.
— Ты о себе подумай! — бросил Лёвушкин.
— А я думаю. Я, может, впервые полюбила. Может, это всё доброе, что мне отведено.
И она полезла из окопа.
— Тю, контуженая, — тусклым голосом бросил вслед Лёвушкин.
Соснячок оживал. Раздавались голоса. Телеги неторопливо покатились к дороге.
Лёвушкин мягко шёл по лесу. Даже опавшие листья не шуршали у него под ногами. Лицо у разведчика было полынным, а глаза злые.
Его нагнал Миронов. Присвистнул, подзывая разведчика.
— Чего тебе, старина? — спросил Лёвушкин.
— Слушай, ты к Галине не приставай, ладно?
— Тебе что? Подглядывать приставлен?
— Не приставлен… А ты отряд не порушай. Галка — она для нас особая дивчина. Её беречь надо.
— Особая! — ухмыльнулся разведчик. — За Бертолетом вон как прибежала!
— Это уж её выбор, — спокойно сказал Миронов.
— Больно ты справедливый, солдатик, — сказал Лёвушкин. — Дать бы тебе по уху, да злость надо на немца беречь.
Топорков слышал этот разговор и усмехнулся одними глазами. Всё в группе шло как нужно, вмешательства не требовалось, это был отрегулированный, самоналаживающийся организм. Лишь мрачный Гонта беспокоил майора.
3