На земле неотрывно следили за поведением перехватчика. Локаторы отмечали каждый его маневр, и люди, напряженно застывшие у индикаторов, видели опасность, которая грозила пилоту.
— Катапультируйтесь! — донеслось с командного пункта. — Катапультируйтесь, тридцать первый!
В запасе у него было еще несколько секунд, а это немало в его положении.
Он попытался свалить истребитель на крыло, чтобы перейти в пике и не допустить «штопора». Пике все же лучше, чем «штопор», пике поможет ему вновь обрести власть над самолетом.
— Катапультируйтесь, тридцать первый! Вы идете к морю!
Пике не получается, машина продолжает беспорядочно падать. Все ли он сделал? Надо попробовать еще раз, еще раз — последний… Соболев выжимал педали, пытаясь нащупать тот момент, когда самолет снова, хоть на миг, станет управляемым. Элероны… что с элеронами?
Боковым зрением, которое так хорошо развито у пилота, он успевает схватить показания приборов.
Девять тысяч метров. Восемь пятьсот. Восемь.
Облака колыхались в лобовом стекле, приборы отмечали вращение, скорость снижения нарастала.
— Тридцать первый, вы над морем. Приказываю, вы слышите, приказываю: катапультируйтесь немедленно!
Семь тысяч метров, шесть, пять пятьсот.
Нет, ничего не получается.
Надо выполнять приказ. Если он не катапультируется сейчас, будет поздно — никто не узнает, как вела себя в различных маневрах машина, а это важно, очень важно.
Он снял ноги с педалей и постарался поставить их на подножку кресла. Центробежная сила вращения разбрасывала в сторону руки и ноги, не давала возможности собраться. Он ослабел от неустанной борьбы с самолетом, от перегрузок, от нервного напряжения.
«Ну, еще немного, — приказал он себе. — Скорей же!»
Наконец удалось подтянуть, поджать ноги. Привычным движением он потянул красную скобу, закрывая лицо защитной резиновой шторкой, которая должна была спасти глаза в момент удара о воздух.
Оглушительно засвистел ветер — это сработал автомат, откинув стеклянный фонарь кабины и открыв дорогу к спасению. Тотчас сработал взрыватель, и человек стал снарядом, выстрелил собой в небо.
Земля опрокинулась и положила на плечи летчика свою миллиарднотонную тяжесть…
МЕЖ ДВУХ СТИХИЙ
Крамцов исправно и не без вдохновения выполнял свою роль нарушителя. А как же иначе? Надо полагать, подлинный, не мнимый противник не будет спокойно ожидать, пока его машина попадет под прицел, он, несомненно, проявит немалую сноровку и хитрость, чтобы уйти от преследования. Придется-таки немного попотеть Ивану…