Мои мысли настолько далеко, что я даже не сразу понимаю смысл вопроса.
— Когда я утром раскрываю газеты, — тихо говорит Нина, — мне становится жутко.
— Значит, не надо их раскрывать…
Я тянусь к бутылке, Нина задерживает мою руку.
— Когда один человек попадает на улице под машину, вокруг мигом собирается толпа. Люди волнуются, спасают жизнь совершенно незнакомого человека, дают свою кровь, в конце концов судят шофёра…
— Выпьем за безопасность уличного движения! — довольно глупо острю я.
Нина морщится, но не отпускает моей руки.
— Об этом кричат все плакаты на шоссе… А вот о том, что каждый день гибнут тысячи людей, сообщают две равнодушно помещённые рядом сводки на четвёртой странице газеты. И никто не спасает, не судит!
Рука Нины всё ещё держит мою, и, пользуясь случаем, я осторожно сжимаю худые, исцарапанные колючим кустарником пальцы. Сегодня я жду очень важного разговора, совершенно необходимых для меня слов и с беспечностью молодости никак не могу заставить себя думать о событиях на линии Мажино. Она сейчас так же далека от меня, как Млечный Путь.
Но Нина не замечает моего осторожного пожатия.
— Конечно, — говорит она, — если что-нибудь случится, я первая… Но я… я не хочу… Не хочу, чтобы это случилось… С ними, с нами… — Она с неожиданной силой сжимает мне руку. — С тобой!
Я вздрагиваю. Кажется, несмотря на своё идиотское поведение, я всё-таки услышал слова, которых жду уже столько дней.
Нина выдёргивает руку. Даже под загаром её лицо густо темнеет. Надо что-то сказать, но я вдруг теряюсь и не нахожу слов.
Оркестр играет уже лезгинку. Сидящие на противоположном конце стола грузины притопывают ногами, поводят в такт плечами, но танец пока не получается. Сделав несколько безуспешных попыток, они обращаются к седому человеку в гимнастёрке. Он отрицательно качает головой. К его друзьям присоединяются все остальные посетители духана. Красавец буфетчик, покинув стойку, почтительно просит своего клиента. Даже безучастные лица музыкантов оживляются. Мелодия звучит острее. Какой-то подвыпивший старик в углу, надвинув мохнатую шапку, не выдержав, выскакивает вперёд. Его немедленно оттаскивают обратно. Нет, здесь ждут мастера своего дела.
Наконец человек в гимнастёрке подымается. И только тут я замечаю за его спиной, у стены, костыли. Но человек не пользуется ими. Оттолкнувшись руками от стола, он легко выпрыгивает на середину. На одной ноге у него щёгольский мягкий сапог, перехваченный под коленом узким ремешком…
Я невольно отвожу глаза. С детства не могу смотреть на чужое увечье и сейчас не понимаю, что хочет делать этот строгий красивый человек. Неужели он согласен на потеху пьяным показывать жалкую, недостойную его пародию на танец?
В глазах Нины тоже страдание, но она, не отрываясь, следит за танцором. Жестокое женское любопытство.
Ритм музыки убыстряется. Слышу за спиной приветственные возгласы. На лице Нины страдание сменяется недоумением, а потом восхищением. Она совсем забывает обо мне.
Я рискую обернуться. В короткий миг гордость за этого человека вытесняет первоначальное изумление. Он танцует! Не двигается с места и в то же время танцует. Танцуют руки, широкие плечи, седая голова. Тут же забываешь о тяжёлом увечье, настолько ловко, красиво и послушно танцору его сильное тело.
Ему мало этого бешеного ритма, он просит играть ещё быстрей, ещё… Кажется, весь духан несётся в огненном танце. Кто-то роняет перед танцором белоснежный платок. Он должен, не прекращая танца, не помогая себе руками, поднять с земли ртом платок. Это самое виртуозное па лезгинки. Мне бы никогда не суметь его сделать. Как же сможет этот человек…
ebooksa