Обратной дороги нет ,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да. Как собак. Они очень любопытны.

Мы оттащили в сторону сани, а сами укрылись за нагромождением льда у самой полыньи. Риттер снял рукавицы, приложил руки ко рту и засвистел прерывисто и однотонно.

Поначалу тюлени не обращали на свист никакого внимания. Риттер перевёл дыхание и засвистел громче. Один из тюленей, видимо самый любопытный, высунул из воды голову и медленно поплыл к нам.

Я вынул парабеллум. При одной мысли о куске свежего жареного мяса у меня сводило судорогой желудок. Последний раз я ел бифштекс на «Олафе». У Риттера на похудевшей шее двигался острый кадык. Тюлень в самом деле, как собака, плыл на свист. Уже была отчётливо видна круглая усатая голова, черные блестящие точечки глаз.

— Бейте в грудь, — торопливо сказал Риттер. — Как только выползет на лёд, сразу бейте, а то уйдёт.

Ветер затих, и лахтак не чувствовал нашего запаха. Он задержался немного у кромки льда, потом навалился передними лапами и выполз из воды, поводя усатой головой.

— Берите ниже, — прошептал Риттер. — Он бьёт с превышением.

Ему лучше знать. Я взял ниже. На тёмной шкуре отчётливо выделялось светлое пятно. Нажал спуск. Лахтак вздрогнул. Я выстрелил ещё. Тёмная туша, вскинувшись, подалась назад. Молодой, намёрзший за ночь лёд проломился. Тюлень ушёл в воду.

Риттер выскочил из укрытия. Я бросился за ним. Туша лахтака плавала у края льда, подымавшегося больше чем на метр над водой.

— Держите! — крикнул Риттер и почти сполз в воду.

Я крепко держал его за ноги. Лейтенант, дотянувшись до тюленя, поймал его за задний ласт, подтянул к себе. Лахтак был слишком тяжёл, мокрый ласт выскальзывал из рук. Риттер ещё больше подался вперёд. Он повис над водой. Тюлень никак не давался в руки. Изловчившись, Риттер вцепился в ласт зубами. Я потянул лейтенанта к себе. Постепенно туша тюленя показалась над водой. Риттер обхватил её руками. Ещё усилие, и тюлень оказался на крепком льду.

4

Мы с жадностью едим куски горячего полусырого мяса. Мясо тёмное и мягкое, сильно пахнет рыбой. Но мне оно кажется восхитительным. Риттер разделал тушу лахтака, как заправский мясник. Рядом сохнет распластанная шкура. Бесцветный жир отлично горит в алюминиевой миске. Теперь мы на несколько дней обеспечены топливом. Это как нельзя более кстати, так как керосин на исходе. Внутренности мы щедро отдали кружащим вокруг чайкам.

Аппетит у нас необыкновенный. Мы уже съели по полному котелку похлёбки и сейчас варим ещё. Риттер старательно высасывает из кости мозг. Я не могу дождаться, пока сварится мясо, и принимаюсь за печень. Тёмную нежную печень лахтака Риттер точно разделил пополам между нами. Мелькнуло полузабытое воспоминание детства. Какой-то чудак врач находил у меня малокровие, и по утрам мне давали сырую провёрнутую печёнку с солью и перцем. Это была страшная гадость, но я на всю жизнь запомнил, что в печени «все витамины». С наслаждением ем ломтики сырой, едва подсоленной печени морского зайца. Впервые после ухода с зимовья ем досыта.

Риттер не без сожаления отбрасывает кость. Мозг в самом деле очень нежный и вкусный.

— Лучший деликатес, — говорит Риттер, принимаясь за следующую кость.

— Печень тоже не дурна…

Риттер кивает.

— В тридцать шестом году на зимовке наш повар делал потрясающее жаркое из маринованных ластов.

Риттер мечтательно причмокивает. Вид у него диковатый. Закопчённое, выпачканное жиром лицо. Жёсткая грязно-рыжая борода. «Рыжий красного спросил…»