— Где вы были год назад в этот день?
Риттер напряжённо вспоминает.
— Дома, — говорит он наконец, — у себя дома, в Дюссельдорфе… У меня был первый отпуск с начала войны, на три дня. Три дня и две ночи… Обе ночи мы провели в бомбоубежище.
— Невесёлый отпуск.
— Мы думали, что расстаёмся ненадолго.
— Надеялись на скорую победу?
Риттер молчит.
— И вы больше не видели семью? — спрашиваю я.
— Нет. Я даже не знаю, что сейчас с ними. В Норвегии я ещё получал письма, а здесь…
— Но вы же могли связаться по радио.
Риттер качает головой.
— У нас был строгий лимит связи. Только необходимые сообщения. Мы могли передавать только сводки.
— Какие сводки?
Риттер не отвечает. Каждый раз, как мы доходим до этого, он уклоняется от продолжения разговора.
— Я так мало бывал дома, — задумчиво говорит он, — сначала экспедиции, потом армия…
— Вы давно в армии?
— С осени тридцать девятого.
— Были на фронте?
— Немного. Потом в Норвегии, в Тромсё.
— Тромсё? — Передо мной встаёт мостик «Олафа». Знакомая фигура у поручней. Козырёк фуражки и трубка, всегда обращенные к берегам Норвегии. — Это большой город?