– Лежи…
– Что со мной?
– Терпи, Генка… Уже скоро, – узнал он голос Башилова и успокоился.
А наверху занималось весеннее утро. Холодные лучи солнца рассекали двор, где толпились шахтеры, взволнованные матери и жены, родные и знакомые тех, кто оказался в этой смене. В стороне стояли автобусы с эмблемой на кабинах: красный крест с молотками. Было непривычно тихо, но понятно, что глубоко под землей грохочут взрывы и ревет пожар. Ни звука не долетало оттуда.
Укутанный одеялом, Генка с наслаждением вдыхал морозный воздух и рассматривал, будто впервые, шахтный двор.
«Славные эти ребята – горноспасатели. Если бы не они – откуковался бы на этом свете…»
На память пришли слова из старинного устава горноспасательной службы, прочитанные ещё на курсах. Там говорилось:
«Входящий в шахту с аппаратом для спасения своих товарищей выполняет не менее благородную обязанность, чем солдат, выходящий защищать своё Отечество…»
«А ведь неплохо выражались старики!» – подумал Генка и зажмурился – вставало большое плоское солнце и било в глаза.
Б. Воробьев. Один день июля
На рассвете капитана Фролова разбудил дежурный телефонист.
– Двадцать первый, товарищ капитан!
Позывной «двадцать первый» по кодовой таблице принадлежал командиру дивизии, он не мог звонить в такое время по пустякам, и Фролов поспешно подошел к аппарату.
– Восьмой слушает!
– Восьмой? – переспросили в трубке, и, против ожидания, Фролов услышал голос начальника штаба: – Срочно явитесь в штаб, восьмой! Повторяю: восьмому срочно прибыть в штаб!..
Резкий щелчок мембраны обозначил конец разговора.
Фролов положил трубку и, нагибаясь за сапогами, бросил через плечо:
– Морозова ко мне!
Положение командира отдельной батареи реактивных минометов резерва Главного командования обязывало Фролова ходить только с сопровождающим, и он во всех случаях, когда ему приходилось покидать батарею, брал с собой сержанта Морозова из разведвзвода. Сейчас Морозов спал в своем блиндаже, и телефонист как заведенный накручивал ручку телефона, дозваниваясь до разведчиков.