Филипс перевел. Шашибушан покорно исполнил приказание и встал, пришибленный, жалкий, с заплаканным лицом.
Губернатор сказал:
— Переведите ему, что я его очень жалею, но не могу помиловать его сына, потому что я — не закон. Пусть он не просит, скажите ему — это невозможно. Я сам отец и вполне понимаю его, но закон выше меня, и я не могу…
Губернатор твердо помнил телеграмму, предписывавшую «радикальную ликвидацию организации».
Когда Филипс кончил переводить, старик опять с плачем бросился в ноги губернатору. Секретарь и Филипс подхватили Шашибушана под руки. По кабинету и приемной они вели его осторожно, словно он был стеклянный. В передней же Филипс грубо бросил его на скамейку и прошипел испуганному швейцару:
— Как вы впустили его? Я еще поговорю с вами. Уведите его подальше.
Оставшись наедине с Шашибушаном, озлобленный швейцар пинками вышвырнул старика на улицу. Шашибушан не пошел домой. Всю ночь он пролежал в кустах, в городском парке. Ночью он слышал недалеко от себя и музыку, и смех, и говор, и совсем близко поцелуи, но все эти звуки как бы отскакивали от его ушей, не проникая в мозг. Старик не спал ни минуты. На рассвете его выгнали из парка. Он долго бродил по улицам и незаметно попал домой. Бросился на постель и застыл — молча, ни о чем не думая, как мертвый. Его привел в себя визжащий крик Бени:
— Отец! Вставай! Отец! Отец!
Бени стоял перед постелью бледный, нелепо размахивая руками. Шашибушан сел и в упор сказал:
— Я знаю…
— Их уже повесили… Отец…
Бени упал на грудь к отцу и забился в рыданиях. Шашибушан сидел неподвижно, молча, как каменный…
Они шли долго. Было очень жарко — два часа дня. Бени привел отца к морю. Они прошли несколько загородных садов, круто повернули по дороге, и Шашибушан вздрогнул, осел: шагах в трехстах от них, на ровном месте стояли виселицы, а на них неподвижно ровно висели длинные мешки. Около виселицы ходили двое часовых. За виселицами спокойно синело море. Шашибушан застыл, оперевшись на палку. Бени тихо плакал. Часовые ходили взад и вперед…
— Пойдем, — твердо и спокойно сказал Шашибушан, тронув Бени за плечо.
Дорогой они сказали друг другу только по одной фразе.
— Знают ли у этого… у собаки, — голос у Шашибушана стал прерывистым и грозным, — что ты — брат?
— Знает только повар, — ответил Бени. — А он сейчас болен.
Пришли домой. Шашибушан размышлял. Видно было, что он уже давно не думал так напряженно. Наконец он достал из сундучка, стоявшего в углу, три длинных мешочка, сделанных из грубой кожи. Он показал их сыну и спросил:
— Ты знаешь для чего эти мешки?
— Нет.
ebooksa