Один раз показался «страшный зверь». Я невольно щелкнул затвором. Медведь подозрительно поднял кверху морду. Никто не выстрелил. «Страшный зверь» скрылся в лесу…
Всю ночь мы дрожали у огромного костра. Утром спешно направились к переправе у Чороха. Только внизу, выйдя на дорогу, мы опять обрели дар слова.
— Чтоб они издохли! — выругался Игнат. В первый раз за всю свою охотничью практику он возвращался без добычи.
— Страшный зверь… — мотнул головой Антон, убивший когда-то двух бурых медведей… нарисованных на мишени тира.
— Да, — согласился я, скромный натуралист. — Очевидно серый медведь случайно нарушил свою привычку — бродить только у горных вершин, и, что удивительнее всего, у них прекрасно налажена связь и взаимопомощь.
О солнечнике пятнобоком
День — ясный как хорошо вымытое стекло. Обычно седая от туч вершина Мтиралы четко проявилась в небе темнозеленым конусом. Игнат сидит рядом со мной у открытого окна лаборатории. От безделья он ловит мух и впрыскивает им формалин. Мухи дохнут. Игнат доволен…
Хлопнула дверь. На пороге появился в более чем растрепанном виде Антон.
— Айда за мной! — говорит он, запыхавшись. — Я договорился с рыбаками. Мы выезжаем через час от мыса Бурун-Табие. На весь день баркас и снасти в нашем распоряжении… А, кстати и Игнат здесь. Поедем, Игнатушка?
— Всегда готов.
Игнат нахлобучил на голову потрепанную кепку.
— Заготавливай инструмент.
«Инструментом» Игнат называл шприцы, баулы, банки.
Море — изумруд. Небо — бирюза. Солнце — алмаз. Баркас легко разрезает грудь моря, оставляя позади свежую рану — волнистый след, сверкающий блеском солнца. Я с Игнатом гребем дружно. Сзади нас гребут двое рыбаков. Их движения профессионально равнодушны. Антон сидит рядом со старшим рыбаком у рулевого весла. У его ног торчат железные прутья.
— Антоша, — кричу я, — не думаешь ли ты железом дельфинов глушить?
Приятель смеется и машет рукой, — греби, мол, и не разговаривай.
В стороне от баркаса выпрыгивают, играя, дельфины. Гавань удаляется, превращаясь в узкую, усеянную колышками полоску. Между Зеленым мысом и Махинджуари белый дымок — мчится поезд. Игнат, не переставая грести, плюет на руки.
— Ружье дома оставил, жалко. Я бы по дельфинам пострелял.
Игнат не может пропустить равнодушно ни одно живое существо. Никогда из него не выйдет хорошего натуралиста.
— Антон, — догадался я, взглянув на железные прутья, — ты взял драгу?
ebooksa