Всемирный следопыт, 1930 № 06

22
18
20
22
24
26
28
30

Необозримые гектары колхозной пшеницы прибоем хлещут в землю Совсуна. Стальной кашель трактора мешает ему спать. Ни град, ни саранча, ни сокрушающий ливень — все нипочем вражьей золотой пшенице.

Гонг будит колхозников к завтраку и труду, а Совсуна к бессильной злобе.

Так начинается день.

II. Мышь под копытом.

Так начинается день в понедельник, в среду, в субботу.

Чем тяжелее в колосьях янтарное пшеничное зерно, тем тяжелее на душе Совсуна.

Он седлает серого, карнаухого, тупомордого меринка казацким седлом, оставшимся от махновского набега, и едет в степь. Совсунская пшеница хилее колхозной. Она тоже золотая, но другой пробы: у колхозников «девяносто второй», а у Совсуна «пятьдесят шестой». Мысли у Совсуна — темные. Он снимает с рукава стебелинку и хищно перекусывает ее.

С каждым годом повышается урожай у колхозников. Эх, держали бы они хлеб в скирдах — знал бы что сделать Совсун. Кромешная августовская тьма да бескрайняя степь вспомнили бы времена половецких набегов! Не блестели бы сабли, не пели бы каленые стрелы, но в черное как деготь небо взвился бы огненный смерч. Кровавое зловещее зарево вползло бы в пол-неба, и застонала бы, завыла бы истошным медным плачем обомшелая звонница!

Но скирдов больше нет. Янтарное зерно на грузовиках возят к вагонам. Вагоны везут зерно к чудовищу-элеватору. У него ненасытное чрево. Он сосет хоботом зерно и никогда не насыщается. Элеватор не превратить в пепел — это не скирды…

Под копытом серого меринка что-то слабо пискнуло. Совсун посмотрел.

Мышь. Жирная, похожая на домашнюю мышь, только с коротким хвостом, полевка — прожорливый вредитель — лежала наполовину превращенная в красный. влажный и липкий комок.

Вдруг Совсун нагибается и говорит тихо и как будто ласково:

— Спасибо тебе, мышка.

В следующую секунду меринок получает удар плеткой-двухвосткой. Серый взвивается от боли и обиды и мчит в степь. Знойный ветер бьет Совсуну в лицо.

Он несется, как будто не один в степи, а в разбойных посвистах мчат с ним под черным анархистским знаменем тачанки батьки Махно, и гремит гульливая, бесшабашная вольница:

Ура, ура, ура, Идем мы на врага За матушку Галину, За батьку, за Махна…

Летит Совсун, а мысли обгоняют его, — спешные мысли, горячие как ветер с южных знойных стран.

— Спасибо тебе, мышка!

Батько Махно уж не батько, матушки Галины и след простыл, а Совсун — это есть Совсун.

Слышишь, батько?

Хлопцы из Гуляй-Поля сказывали, что ты в Париже. Смеялись над тобой хлопцы. Ничего, батько! Я пришлю тебе писульку, и ты узнаешь, как Совсун борется с элеватором.