Предания о самураях

22
18
20
22
24
26
28
30
Джеймс С. Бенневиль Предания о самураях

Захватывающие и выразительные предания о самураях – основанные на фактах хроники невероятных приключений знаменитого наследника правителей дома Огури героического воина Сукэсигэ и его самоотверженной красавицы жены Тэрутэ. Все добродетели истинного воина воплощают в себе Сукэсигэ и его отважные сподвижники. Их верность самурайскому кодексу и способность к милосердию вызывают уважение, а владение боевыми искусствами, благодаря которым они одерживают победу в любом бою, поражает воображение.

Представляя тексты преданий, известный ученый, писатель и переводчик, специалист по японской литературе Джеймс Бенневиль анализирует особенности быта, обрядов, обычаев и нравственных воззрений народа, сумевшего сохранить и передать их из поколения в поколение на протяжении многих веков.

Повествование сопровождают иллюстрации, выдержанные в традиционном стиле японского рисунка.

легенды и предания,японская культура,японская литература ru en Сергей А. Белоусов
Denis FictionBook Editor Release 2.6.6 07 September 2015 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=11635641 e7a35f7b-57a9-11e5-8380-0025905a0812 1.0

v 1.0

Литагент «Центрполиграф» a8b439f2-3900-11e0-8c7e-ec5afce481d9
Джеймс С. Бенневиль. Предания о самураях Центрполиграф Москва 2015 978-5-9524-5155-1

Джеймс С. Бенневиль

Предания о самураях

Посвящается моим сыновьям Джорджу, Марлону, Даниэлю и Питеру

James S. de Benneville

Tales of the Samurai

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2015

Предисловие

Повесть о ханване Огури Сукэсигэ и Тэрутэ-химэ считается одной из занимательных легенд, основанной на фактах, содержащей рассказ о многочисленных важных особенностях сложившихся нравственных воззрений народа, сохранявшего их из поколения в поколение на протяжении веков. Эту легенду прекрасно знают японцы всех возрастов, и для них такие произведения служат ценным источником знаний об истории своей страны и о героических свершениях знаменитых предков. Их представление на подмостках театра, на киноэкране или в речи коданси (лектора) на трибуне всегда вызывает сдержанные, но искренние аплодисменты публики. Величайшее предпочтение, безусловно, отдается произведению под названием «Тюсингура», или «Сказание о сорока семи верных вассалах». Подобная роль в воспитании столь благосклонного восприятия японской истории принадлежит и многим другим литературным произведениям. Среди них почетное место отводится сказанию «Ханван Огури Итидайки», или «Жизнеописание советника Огури». По мере того как на сцене разыгрываются сюжеты из полной приключений жизни Сукэсигэ или его многострадальной преданной жены Тэрутэ, аплодисменты зрителей становятся буквально необузданными. Они дают полный выход своим чувствам, возникшим при виде сцен того, что глубоко затрагивает струны их души. Надо сказать, что на этих легендах строится фундамент японской нравственности, которой японцы придерживались во всем.

Кое-что, однако, следует сказать о кодане, или литературном произведении (устном рассказе) в форме диалога. Это японские исторические романы, по сути своей отличающиеся от такого рода произведений, известных на Западе. Существуют исторические приключенческие романы, в которых дается описание исторических событий или даже деятелей. Однако при этом речь идет не о конкретной личности, а о периоде времени, несущем на себе отличительные черты своей эпохи. Главные действующие лица при этом представлены выдуманными героями; а если дело касается исторических деятелей, тогда их изображение представляется в таком свете, что справедливее относиться к ним как к лицам вымышленным. К таким персонажам относятся Херевард Уэйк и Робин Гуд, вымыслы и легенды о которых далеки от исторической истины. Цари и вельможи на протяжении повествования умудряются разрубить гордиев узел противоречий добра и зла. Только вот появление такого действующего лица случается в силу принципа deus in machina (вмешательство чуда). Читатель всегда радуется такому счастливому исходу. Но он и разочаровывается, ведь чудо никогда не считалось сильной стороной такого рода выдумки. Благородный Ричард Львиное Сердце из «Айвенго» несколько выделяется на общем фоне легендарных героев, и читатель это понимает. В повести Дюма читатель имеет дело с д’Артаньяном, тремя его друзьями мушкетерами и узнаёт об их подвигах. При этом судьба королей и придворных, искусные заметки о двух кардиналах лишь слегка очерчиваются. Исторические события при этом служат фоном для воплощения замысла авторов выдумок. В случае с японцами все совсем по-другому. У них настоящая история превращается в романтическое произведение. Так происходит с XII столетия. Этим занимались писатели, творившие в жанре кодан. Все персонажи у них представлены историческими деятелями, события на самом деле случились в прошлом и теперь подаются сказителем в том виде, в каком позволяет его воображение. Но этот сказитель тем не менее должен в максимально возможной степени придерживаться исторической истины. Именно так он поступает: принимает на веру слова своих предшественников, обогащает сказание своим собственным вдохновением, и на этом его задача по большому счету исчерпывается.

Полет фантазии автора при изложении исторических романов может достигать самого широкого предела. Истории с описанием жизненного пути Ёсицунэ и Бэнкэя, Кусоноки Масасигэ, Като Киёмасы можно назвать даже опасно близкими к настоящей исторической правде. Что же касается двух первых имен, то изначальные романы-хроники под названием «Гэмпэй Сэйсуйки» и «Хэйкэ Моногатари» практически не отличаются от официальной хроники «Адзума Кагами». Разве что радуют более совершенным художественным стилем. Все три произведения проявились через совсем непродолжительное время после описанного периода истории. Неизвестный нам писатель поостерегся чересчур приукрашать период, слишком близкий его собственному поколению, о событиях которого знали еще живущие люди. На противоположной чаше весов находится кодан, наподобие того, что составили о ханване Огури. Стройность исторического фундамента памфлета в глазах читателя можно оценить в приложении к настоящему труду. Вместе с тем в определенном смысле легенда – произведение по-своему полезное. Изначально ее рассказали во время кукольного представления под названием каракури, причем сопровождалось оно музыкой в исполнении сказителей. Такие вот саимон-катари никто не стал сводить в литературный жанр. Во время изложения сказания кукловод вел свое представление исключительно по памяти. Однако, как и во многих японских начинаниях, в сказания с самого начала вложили строгую форму. Позже коданси (сказители), на протяжении нескольких поколений отточив их форму, опубликовали совершенные сказания в виде книг. Так сложилась судьба данного жанра японской литературы. Жанр кодан представляет настоящую ценность. Его форма диалога захватывает внимание читателя. К сожалению, в произведениях такого жанра отсутствует описание бытовых привычек японского народа, отличающегося большой любознательностью. Достаточно всего лишь посетить книжный магазин и окинуть взором полки отдела, отведенные под такие сказания. В этом состоит весьма полезный и деловой подход к оценке важности жанра кодан для японской читающей публики.

Относительно повести о ханване Огури можно сказать, что писатели жанра кодан отличились большой терпимостью с точки зрения следования традиции, предписываемой храмовыми книжниками Худзисавы. Специалисты из «Дай нихон дзиммэй дзисё» говорят, что такая древняя традиция, как она закреплена у «Дэна Сукэсигэ» и «Энги Тёсо-Ина», вызывает искажение жизнеописаний Мицусигэ и Сукэсигэ самым причудливым образом. Причем возникает искажение и смешивание событий в жизни обоих. Однако выделяются такие факты: Мицусигэ на самом деле поднимал мятеж против князя Мотиудзи в 29 году периода Оэй (1422). На следующий год (1423) этот князь осадил замок Огури и взял его приступом. В период Эйкё, причем время называют от 6 до 10 года этой эпохи (1434–1438), как раз Сукэсигэ договорился с бакуфу (министрами правительства сёгуна) о восстановлении дома Огури. Тут нам предлагают решительно сомнительный рассказ о бегстве Мицусигэ в Микаву, а также восстановлении им самим своей чести и вотчины в провинции Хитати. Отождествление Сукэсигэ с художником Огури Сотаном тоже видится фактом спорным. Сотан выступает под именем Огури Кодзиро Сукэсигэ, и полная определенность такого имени представляется достаточно прочным основанием для его надежной репутации не только в повестях, написанных авторами в жанре кодан, но и в самой истории его народа. Более того, такая особенность сказаний выглядит скорее относящейся к чувствам, чем несущей практическую пользу, будь то для истории народа или для художественной литературы. Внимание можно привлечь к широкому распространению такой традиции в пределах Японских островов. Она обнаруживается в деревне Огури провинции Хитати, в храме Югёдзи уезда Фудзисава провинции Сагами и в монастыре Таводзи уезда Юноминэ Кии-но куни (древней провинции Кии). Не пользуются большой популярностью, похоже, писатели в жанре гидаю, специализирующиеся на сказках, которые рассказывают гейши, составляющие компанию самисэнам. В хранящихся коллекциях они встречаются только лишь один раз (в Гидаю Хякубан). Запрос в Императорскую библиотеку в Токио, направленный от имени автора настоящего труда, вернулся с ответом об отсутствии у них сведений о яси (чиновниках), упоминающихся в «Дай нихон дзиммэй дзисё», а именно Дэна Сукэсигэ и Энги Тёсо-Ина. От мечты заполучить копию документа пришлось отказаться. Иллюстрированный кодан в 18 томах, изданный в первом десятилетии прошлого века под названием «Огури Гайдэн», случайно нашелся на полках букинистических магазинов.

Могила ханвана Огури – Ниихари

Всегда полезно рассказывать о свидетельствах, собранных по крупицам у их источника. До деревни Огури в провинции Хитати можно доехать со станции Ниихари на железнодорожной ветке Мито – Ояма.[1] На расстоянии 2 миль пути по прекрасной сельской местности, где богарное земледелие (хатакэ) перемежается с рисовыми чеками, находится деревня Ниихари. Эта деревня выглядит одним из тех тенистых оазисов, что встречаются в бескрайней степи. В большом сельском доме на западной окраине этой деревни найдены интересные памятники старины, связанные с ханваном. Сам дом находится на месте храма, посвященного Тэнцзин Сама, уничтоженного во время случившегося пожара. К несчастью, именно с тех пор считается утраченным навсегда шлем Мицусигэ. Уздечка у его коня откололась, зато остаются на месте его каймё (погребальная доска), тикара-иси, или камень с отпечатком его большого пальца как показателем его силы, а также мамори-хондзон, или металлическое изображение синтоистского бога войны Хатимана, считающегося покровителем воинов, которое он всегда носил с собой. Изображение божества-хранителя представляет собой фигурку высотой 6,35 сантиметра, хранящуюся в буцудане, или небольшом футляре высотой 30,5 сантиметра. Сразу к западу от этого дома в густом кустарнике выделяется могила Мицусигэ в виде внушительного камня высотой без малого 6 метров. Рядом находится 10 могил, и две из них более позднего периода истории – эпохи Тэмпо (1830–1843). Неподалеку оборудовано современное захоронение с искусным надгробным камнем. К востоку от сельского дома примерно в 300 метрах на открытом хатаке сохранились остатки насыпи замка. Притом что они составляют как максимум 3 метра в высоту, насыпь обозначена очень четко. Этот замок стоял на открытой равнине в миле от холмов подножия горной гряды нижней области провинции Хитати. Непосредственно рядом с ним никакой реки не протекает. На таком же расстоянии к западу (скажем, метров триста) в тени находится деревня Огури. Хотя это и не касается нашего основного предмета изложения, но, преодолев полмили на восток по объездной дороге, можно добраться до дерева муку (афананте тернистый), стоящего на вершине холма посередине хатакэ. К стволу этого дерева кто-то прислонил два плоских камня, и ими, как говорят, обозначили место захоронения Хэйси-но (Тайра-но) Масакадо, который здесь провел свой последний бой и встретил смерть от руки Тавары Тоды. На расстоянии в несколько метров находится валун из мелантерита – судзури-иси. Он врос в землю на несколько метров и представляет собой мощное основание с углублением как минимум в фут ши риной, совершенно очевидно служившее фундаментом просторного строения. Местные жители складывают о нем такие вот легенды. Понятно, что основанием для традиции Фудзисавы она не служит.[2]

Данная дощечка показана в Ниихари – Огури как каймё, принадлежащее хозяину замка по имени Огури, разрушенного в 30 году периода Оэй (1423). На ней написано: «Тэнсю-Ин-Дэн дзэн Канаи Дайё Согэн дайкодзи. Ундзэн Рёдай коре во аратаму». На тыльной стороне: «33 год третий месяц 16 день периода Оэй» (23 апреля 1426 года). Тэнсю-Ин-Дэн – это посмертное имя покойного (дайкодзи), при жизни известного как Канаи Дайё Согэн; это посмертное имя присвоено жрецом Ундзэном Рёдаем. Слово «дзи» передает противоположный смысл фразы «коре во аратаму»

Наше повествование ведется строго в стиле кодан. Стоит признаться в соблазне сделать попытку соединения подчас весьма яркого диалога. На такой эксперимент напрашивался кодан Такараи и Мацубаяси. Они повторяли во многом сходные строки. Все археологические знания до мельчайших подробностей (история лука) обычно принадлежат Мацубаяси. А вот метод Такараи отличает игривость Юпитера, притом что в этом месте большого выбора никто не предлагает. Два этих кодана очень удачно компонуются в единое целое. В такую гармоничную композицию вряд ли вошел бы кодан Момогавы. Он всегда пытается «вернуться к изначальной легенде», то есть легенде о Фудзисаве, но переложенной в манере Сукэсигэ. В результате получается значительный отход от первоисточника, хотя и в виде занимательного рассказа.

Более того, по стилю его диалог иногда практически превращается в повествование, и он увлечен выведением на свет представителей скромного народа более поздних дней, которые отличаются от героев легенд его XV столетия. Для соединения вместе связанной романтичности времен рода Асикаги предстояло ввести в дело большой объем исторических событий, а также кое-что, слабо связанное с историей из творчества Го-Тайхэйки. Его хроникам следует верить с большой оговоркой, и об этом в предисловии предупреждает его издатель. С точки зрения истории писатели в стиле кодан и их хроники в расчет не берутся, а наиболее достоверное представление о прошлом и будущем можно получить из описания соответствующего периода времени. Достоверными материалами считаются многочисленные брошюры и проспекты, посвященные храмам, местные сказания и путеводители. Если взять коданы Мацубаяси и Такараи в виде единого тома, то получится без малого 800 страниц произведения, сводящегося в один последовательный исторический приключенческий роман. Было бы лучше переписать этот рассказ с самого начала и до конца. Вместо того чтобы наращивать объем имеющегося под рукой материала, следовало бы добросовестно позаботиться о включении в труд всех источников, использованных сказителями, без исключения. Все необходимые для них подтверждения имеются в наличии. Речь идет о многократно пересказанной японской легенде. Получается произведение для западного слушателя, а не продукт воображения писца, выступающего в качестве посредника при такого рода передаче информации. Читателю, рассчитывающему на потоки крови, проливаемой в ходе изложения, следует обращаться к подготовленным заранее примечаниям из летописей и исторических хроник времен рода Асикага. Греха избыточности в кодане не существует. Когда свергли Ходзё Такатоки, он в пещере горы Касайгаяцу сделал себе харакири, и 877 его сторонников в то же самое время вспороли себе живот на склоне этой горы. Скользящему по гряде холмов Камакуры с запада на восток взгляду предстает самое окровавленное место во всей Японии, и это говорит об очень многом.

В эти дни, когда идет восстановление доброго имени деятелей прошлого, надо бы вспомнить всех их до единого человека. Среди преданных сторонников правительства Бакуфу рода Токугавы выделяется Огури Кодзукэ-но Сукэ, когда-то известный как Матаити Бунго-но-ками. Этого человека причислили к немногочисленным специалистам в области финансов его страны того времени. На заре развития связей с внешним миром Огури посетил Америку и Европу, где прошел курс изучения финансовых проблем, а также программ военной и мореходной подготовки. Очень скоро он убедился в том, что при существовавшем тогда в Японии соотношении золота к серебру его страна лишается самого драгоценного металла. В этом заключался его первый вклад в служение на благо своей стране. Второй вклад состоял в его работе в качестве уполномоченного по военным вопросам. Ему принадлежит план создания военной верфи в Йокосуке, послужившей образцом для остальных подобных предприятий, появившихся позже. Огури утратил благосклонность властей, сохранив при этом свое честное имя. Он сомневался в чистоте порывов, вдохновляемых деятелями из княжеств Сацума и Тёсю, а в их способности верил еще меньше. Они домогались официального положения и рассчитывали на корысть от использования служебного положения. Получив эти высокие дезидераты, они бы выпустили в обращение бумажные деньги и ввергли свою страну в финансовую разруху. Через считаные годы такого правления можно было бы рассчитывать на поворот течения политической жизни в пользу Токугавы. По этой причине он совсем не хотел дожидаться лишения своего клана всех привилегий. Он искренне выступал против князя Кэйки, ведь тот считался ярым поборником войны. Когда этот князь начал выходить из себя, он попытался обуздать его амбиции. Чем грубее тот вел себя, тем больше настойчивости проявлял Огури. Потом князь Кэйки уволил его со службы. Огури дошел до того, что в Дзёсю организовал вооруженный отряд. Этот отряд распустили, а Огури казнили как мятежника в четвертом месяце 1 года эпохи Мэйдзи (28 апреля 1868 года). По его собственному суждению, Огури сыграл свою роль как честный, если не своевольный человек. Его авторитет как основателя крупного военно-морского арсенала в Йокосуке остается официально восстановленным наряду с именами таких деятелей, как Сайго Такамори, Это Симпэй и остальные приверженццы проигранного дела. На самом деле он был настоящим хатамото – с 10 тысячами коку. Главное же для нашего предисловия заключается в том, что он считается прямым потомком героя нашего рассказа.