Майор Булавин был теперь занят одной мыслью: как скрыть от врага замысел советского командования. Не раз приходило на ум назойливое желание арестовать Гаевого, но это было линией наименьшего сопротивления, а Евгений Булавин по опыту знал, что она никогда не оказывалась надежной.
Долго ходил сегодня майор Булавин по станции, наблюдая за отправкой поездов. Мысли его были яснее, четче, когда он прохаживался по свежему воздуху, присматриваясь к слаженным действиям станционных рабочих. Особенно привлекали его осмотрщики. Молотками на длинных рукоятках постукивали они по ободам вагонных колес и стальным листам рессор, чутко прислушиваясь к звучанию металла. Работа их требовала тонкого, почти музыкального слуха, способного по тончайшим оттенкам вибрирующей стали угадывать неисправность наиболее уязвимых частей вагона — колес и рессорного подвешивания с его сложной системой пружин и балансиров.
«Вот кому может позавидовать даже настройщик роялей…» — с уважением подумал о них майор Булавин.
Постояв еще немного возле осмотрщиков, готовивших поезд к отправке, Евгений Андреевич задумчиво зашагал дальше по шпалам, пахнущим нефтью и креозотом, мимо длинных составов большегрузных вагонов и санитарных поездов. Раза два прошелся он мимо депо и уже собрался возвратиться назад, как вдруг услышал знакомый голос, окликнувший его.
Булавин обернулся. Позади, улыбаясь, стоял секретарь партийного комитета паровозного депо Мельников, спрыгнувший с подножки маневрового паровоза.
— Мое почтение, товарищ майор, — весело проговорил он, протягивая Булавину руку. — Давненько вы к нам не заглядывали.
— Здравствуйте, Иван Петрович, — обрадованно отозвался Булавин, пожимая крепкую, мускулистую руку Мельникова.
Евгений Андреевич хорошо знал этого плотного, невысокого, человека в кожаной куртке с форменными железнодорожными пуговицами — встречался с ним в райкоме партии, не раз заходил к нему в партийный комитет.
— А у нас тут интересные дела творятся! — возбужденно заговорил секретарь партийного комитета. — Движение тяжеловесников достигло такого размаха, что мы подумываем о сокращении паровозного парка процентов этак на тридцать пять — сорок. Неплохо ведь, а? Что вы на это скажете?
И тут мелькнула вдруг у Булавина смелая мысль.
— А не могли бы ваши машинисты, Иван Петрович, взять на себя обязательство: не увеличивая количества паровозов, перевезти в полтора-два раза больше грузов, чем они возят сейчас? — спросил он, пытливо вглядываясь в серые глаза Мельникова.
Секретарь партийного комитета задумался. Булавин хотел было пояснить, для чего это нужно, но Мельников и сам отлично все понял:
— Для фронта, стало быть, требуется?
Евгений Андреевич утвердительно кивнул головой.
— Нужно будет с народом об этом потолковать. И, пожалуй, не с одними только машинистами. Постараюсь к завтрашнему дню поговорить кое с кем.
В тот же день вечером Булавин зашел к Сергею Доронину. Машиниста дома не оказалось.
— Где бы мне разыскать его, Елена Николаевна? — спросил он мать Сергея.
— Не сказал он мне ничего, — ответила Доронина и добавила улыбнувшись: — Думается мне, однако, что у Рощиных.
«Это даже к лучшему, — обрадовался Булавин, направляясь к Рощиным. — Не мешает и с Петром Петровичем посоветоваться. Да и дочка его, Анна Петровна, — лучший диспетчер на участке. Может быть, и она что-нибудь подскажет…»
Двери Булавину открыл сам Петр Петрович.