Я схватил его за руку.
— Гарри, там кто-то есть, в комнате!
— Глупости, там никого нет.
— Есть, говорю тебе. Прислушайся, разве ты не слышишь, как там дышат?
Он был спокоен. Я ясно слышал прерывистое дыхание человека. Я сходил с ума. Я не мог больше выдержать этого.
— Гарри, — задыхаясь, сказал я, — я должен посмотреть, я должен посмотреть.
— Не надо.
— Нет, я должен, говорю тебе. Ты не удержишь меня. Пусти, говорю тебе, пусти. Теперь выходите, кто бы вы ни были. А!
Это была женщина.
— Ха, — воскликнул я, — я говорил тебе, брат, женщина. Кажется, я тоже знаю ее. Ну, дай мне взглянуть… Я так и думал.
Я схватил ее и потащил к свету: это была Берна. Ее лицо было бело, как мел, глаза расширены от ужаса. Она дрожала и казалась близкой к обмороку.
— Я так и думал.
Теперь, когда, казалось, самое ужасное открылось мне, я стал удивительно спокоен.
— Берна, тебе дурно, позволь провести тебя к креслу.
Я усадил ее. Она не произносила ни слова, но смотрела на меня с безумной мольбой в глазах. Никто не говорил.
Итак, мы были вместе, все трое: Берна в полуобмороке от страха, жалкая, бледная, как привидение; я, спокойный, но странным, неестественным спокойствием, и Гарри — он поражал меня. Он уселся и с величайшим хладнокровием стал закуривать папироску.
Долгое напряженное молчание. Наконец, я прервал его.
— Что ты можешь сказать в свое оправдание Гарри? — спросил я.
Удивительно до чего он был спокоен.
— Неважное выходит положение, не правда ли, брат? — сказал он многозначительно.