Блудный Сын развил необыкновенную энергию и ловкость в то время. Он был неутомим, заботился обе всем и гордился своей ответственностью руководителя. Вечно жизнерадостный, всегда внимательный, он был мозгом и душой нашей компании. Он ни на минуту не падал духом и служил примером и поддержкой для всех нас, ибо к нам примкнул еще Банка Варенья. Это Блудный Сын открыл его. Это был высокий, опустившийся англичанин, худой, оборванный и вшивый, но с приметами аристократа. Он был равнодушен ко всему, кроме виски, и единственной заботой его было скрыться от друзей. Я обнаружил, что, он был когда-то офицером гусарского полка, хотя он явно избегал разговора о своем прошлом. Это было погибшее существо во всем значении этого слова. Север был для него пристанищем и полем неограниченных возможностей обогащения. Итак, мы разрешили ему присоединиться к нам, отчасти из жалости, отчасти надеясь помочь ему завоевать вновь свое человеческое достоинство.
Вьючные животные были в большом спросе, ибо фунт съестных припасов ценился наравне с фунтом золота. Старые лошади, годные только разве для живодерни, и нагруженные до того, что едва держались на ногах, подгонялись ударами по грязи. Всякая собака была ценностью, которую ловко похищали, как только она оставалась без присмотра. Овцам, отправляемым к мяснику, привязывали на спину мешки. Была даже попытка превратить в вьючных животных свиней, но они захрюкали, завизжали и опрокинули свой груз в лужу. Какое безумное волнение, какая брань и понукание, какая изумительная изобретательность нужны были для того, чтобы сдвинуться с места! Нам посчастливилось купить у экспедитора пару волов за четыреста долларов. В первый день мы перетащили половину нашего груза в Каньйон Сити и на второй еще столько же. Таким образом мы целиком выполнили наш план, хотя много раз застревали в тяжелых местах. Это было несложно. Но, какого труда это стоило! Вот выдержки из моего дневника за эти дни: «Выступили в четыре часа утра. Завтрак — яблочные оладьи и кофе. Нашли одного вола издыхающим. Издох в семь часов. Запрягли оставшегося вола и двинулись с грузом вверх по ущелью. Дорога в ужасном состоянии, но все же тысячи надрываются, чтобы пробраться по ней. Лошади часто сваливаются в рытвины от десяти до пятнадцати футов глубины, стараясь протащить груз через валуны, которые делают путь почти непроходимым. Мы пробираемся с салазками по таким местам, через которые в другое время побоялись бы пройти без всякого груза. Снег за ночь выпал на два фута, но теперь идет дождь. Дождь и снег падают попеременно. По ночам жестоко холодно. Сегодня перетащили пять партий груза в Каньйон. Кончили последний рейс около полуночи и вернулись замерзшие, промокшие, разбитые». Этот день очень показателен и таких было еще много перед нами, пока мы доберемся до воды. Медленно, с бесконечным напряжением, с трудом и неимоверными усилиями делая каждый шаг, мы перевозили наши огромные припасы вперед от стоянки к стоянке. Это все были тяжкие мучительные дни, полные лишений. Но все же шаг за шагом мы подвигались вперед. Впереди и позади нас толпа двигалась неудержимо. Черную реку муравьев напоминали они, между громадами, круто воздымавшими грозящие гибелью ледяные вершины. В темноте ночи армия забывалась неспокойным сном и при первом проблеске зари приходила в движение. Это было бесконечное шествие, в котором каждый человек был предоставлен самому себе. Я точно сейчас вижу, как они двигаются, согнувшись под ношами, с усилием таща за собой салазки, стегая своих лошадей и волов. Их лица сморщены и искажены от усталости, воздух резок от их ругательств и тяжел от их стонов. Вдруг лошадь спотыкается и скользит в одну из размытых ям на краю дороги. Никто не может пройти. Шествие задержано. Закоченевшие пальцы распрягают бедное замерзшее животное и вытаскивают его из воды. Люди, обезумев от ярости, свирепо бьют своих навьюченных животных, чтобы наверстать потерянное, драгоценное время. Нет больше сострадания, человечности, дружбы. Всюду богохульство, неистовство и непреклонная решимость. Это дух Золотой Тропы.
У выхода из ущелья была большая стоянка, в которой заметно выделялась братия картежников. Дюжина их шумно занималась своим делом за зелеными столиками. Они устроились лагерем по одну сторону ущелья.
Был вечер и мы втроем, Блудный Сын, Блаженный Джим и я, пробрались к тому месту, где человек обыгрывая других в три раковины.
— Эге, — сказал Блудный Сын, — это наш старый друг Джек. Он уже содрал с меня сотнягу на пароходе. Любопытно, как это он проделывает.
Это был Мошер, со своей лысой головой, своими зоркими глазками, своим плоским носом, своей черной бородой. Я заметил, как Джим насупился. Он всегда проявлял непреодолимое отвращение к этому человеку, и я часто недоумевал о причине этого. Мы стояли неподалеку. Толпа постепенно расходилась и рассеивалась, пока наконец остался только один человек. Это был один из рослых молодых людей из Миннесоты. Мы услышали зычный голос Мошера. «Ну-ка, товарищ, ставлю десять долларов, что вы не угадаете, где фасоль. Смотрите, я кладу ее под раковину здесь перед вашими глазами. Ну-ка, где он теперь?
— Здесь, — сказал человек, дотрагиваясь до одной из раковин.
— Угадал, мой милый. Вот ваша десятка.
Человек из Миннесоты взял деньги и отошел.
— Стойте, — закричал Мошер, — почему я знаю, были ли у вас деньги, чтобы покрыть ставку?
Человек засмеялся и вынул из кармана пачку билетов в дюйм толщиной.
— Этого хватило бы, неправда ли?
С быстротой молнии Мошер вырвал у него билеты, и человек из Миннесоты увидел перед собой дуло шестистволки.
— Деньги эти мои. И теперь проваливайте.
Одно мгновение — и выстрел прозвучал. Я увидел, как оружие вывалилось из рук Мошера и связка билетов упала на землю. Человек из Миннесоты быстро поднял ее и помчался предупредить своих. Миннесотцы достали свои винчестеры и стрельба началась. Игроки покинули свой лагерь, укрылись за валунами, покрывавшими склоны ущелья, и открыли стрельбу по своим противникам. Началось правильное сражение, продолжавшееся до наступления ночи. Насколько я знаю, при этом произошел только один несчастный случай. Один швед, находившийся на расстоянии полумили впереди на дороге, был ранен осколком пули в щеку. Он пожаловался старосте. Этот достойный человек, сидя верхом на своей лошади, посмотрел на него минуту и энергично сплюнул. «Ничего не могу поделать, Оле. Вот что я скажу вам: в следующий раз, когда пули будут летать в этой части страны, не ходите по дороге, распустив ваши пышные усы. Вот что!»
В эту ночь я спросил Джима: «Как вы это сделали?» Он засмеялся и показал мне в кармане пальто дыру, прожженную пулей.
— Вот видишь, я прошел сам через все это, и я знал, что должно произойти и приготовился.
— Хорошо, что вы не ранили его тяжелей.
— Подожди еще, сынок, подожди еще. Мне что-то очень знаком этот Джек Мошер. Он удивительно напоминает некоего Сема Мозли, которым я очень интересуюсь. Я как раз написал письмо в ту сторону, чтобы разузнать. И если это он, тогда я спасен.
— А кто был Сем Мозли, Джим?
ebooksa