Аргонавты 98-го года. Скиталец

22
18
20
22
24
26
28
30

— Как насчет Локасто? — спросил я.

— Я почти не видела его. Он оставляет меня в покое. Я думаю, что он заинтересован в другом месте.

Она была чрезвычайно нежна, полна чарующих неожиданностей и при прощании заставила меня обещать, что я вернусь очень скоро. Да, это была моя девочка. Каждый взгляд ее, каждое слово, каждое движение выражали прекрасную, нежную, лучезарную любовь. Я был счастлив и в то же время встревожен. Я спросил ее:

— Берна, вы уверены, что вы в безопасности в этом месте, среди всего этого разгула, пьянства и порока? Дайте мне увезти вас, дорогая.

— О, нет, — ответила она нежно. — Мне хорошо. Я сказала бы вам сразу, мой мальчик, если бы у меня были какие-нибудь опасения. Это только то, что обычно приходится делать бедной девушке. Это то, что мне предстояло делать всю жизнь. Верьте мне, милый, я бываю удивительно глуха и слепа по временам. Не думаю, чтобы я была очень скверной, не правда ли?

— Вы чисты как золото.

— Ради вас я всегда стараюсь быть такой, — ответила она.

Когда мы целовались на прощанье, она спросила робко:

— Как насчет румян, дорогой? Я должна перестать употреблять их?

— Бедная детка! О, нет, не думаю, чтобы это было важно. У меня очень отсталые понятия.

Я ушел, унося с собой солнечный свет, трепеща от радости, проникнутый любовью к ней, благословляя ее снова.

Но все же румяна врезывались в мои впечатления, как символ какого-то предательского падения.

ГЛАВА XV

Это было приблизительно через два месяца, по возвращении из краткой поездки в Даусон.

— Масса почты для вас обоих, — восторженно воскликнул я, врываясь в хижину.

— Почта? Ура!

Джим и Блудный Сын, лежавшие на своих нарах, стремительно вскочили. Никто так не тоскует по письмам, как северные отшельники, а мы уже в течение двух месяцев не получали вестей «с той стороны».

— Да, я получил около пятидесяти писем на нас троих. Оказалось около дюжины для меня, полдюжины Для вас, Джим, и остальные для вас, старый шут.

Я протянул Блудному Сыну около двух дюжин писем.

Я со сладострастием растянулся на своих нарах и начал перечитывать письма. Некоторые были от мамы, некоторые от Гарри. Они были глубоко заинтересованы моими восторженными рассказами о стране, хотя все еще не могли примириться с жизнью, которую я вел. Однако теперь они были настроены менее строго. Я чувствовал себя подкрепленным, возбужденным, радостным, и, лежа на своих нарах, прислушиваясь к веселому потрескиванию огня, плавал в мурлыкающей дремоте полного довольства. Вдруг я вспомнил что-то.