— И что, это все? — с недоумением спросил Сашка, ни к кому конкретно не обращаясь.
Они оказались в небольшой, пять на пять метров комнатушке, абсолютно пустой. Единственное, что было в комнате — если можно сказать было — это две двери, абсолютно белых, почти сливающихся с белыми же стенами комнаты. Забавно, но рядом с косяком двери на длинном витом проводе висел ярко-красный маркер, выделявшийся на белом фоне как пятно клубничного варенья — на рубашке.
— Нам дальше? — спросил Антон.
— Я ж тут не был, откуда мне знать, — отозвался Сашка.
— Попробуй дверь.
Сашка пожал плечами, покрутил ручку, подергал дверь, но она стояла, как влитая. Вообще, глядя на нее, создавалось ощущение, что дверь… нарисована, что ли. Не было у нее объема, не было реальности.
— Мне кажется, нам лучше вернуться и придумать что-нибудь другое, — Настя зябко передернула плечами. Ей не нравился этот маркер, цветом напоминавший те лампы в коридоре. — Не трогай!
Сашка обернулся и недоуменно посмотрел на сестру. Девочке удалось выдавить слабую улыбку.
— Просто мне кажется, что тут лучше ничего не трогать.
— Это обычный маркер, Насть, видишь?
Сашка снял колпачок и показал сестре действительно самый обычный маркер.
— Вижу. Теперь верни на место.
— Для чего-то же он тут нужен? — спросил Сашка, обращаясь больше к себе, чем к сестре. — Знать бы, для чего…
— Для того чтобы писать, — огрызнулась Настя.
Сашка посмотрел на нее, пожал плечами… и написал на двери наискосок одно слово.
— Сашка, ты совсем!.. сдурел… — Настя услышала щелчок открывающегося замка и замолчала.
Младший брат подошел к двери, приоткрыл ее и осторожно заглянул.
— Ну, что там? — нетерпеливо (и почему-то шепотом) спросила Настя.
Не ответив, Сашка просто открыл дверь и отступил назад.
За дверью было светло… светло ночным светом ламп и неоновых огней. Дверь открывалась на широкий проспект, где замер поток машин, в основном канареечно желтых, отражающих свет витрин и рекламных экранов. По тротуару шли люди, много людей, разных рас, возрастов и сословий, они о чем-то разговаривали, смеялись, но до ребят, удивленно таращившихся на них не доносилось ни звука: только раскрывались рты и скалились ослепительно белые зубы в улыбках.