С л е д о в а т е л ь. Адреса, интересующие вас, вы получите в канцелярии. Я позвоню.
М а г д а. Честно говоря, я сначала не обратила на нее внимания… Симпатичненькая девчушечка, не больше того… ничего особенного. Когда она узнала, где я работаю, спросила, нельзя ли устроиться к нам. Сами понимаете — у нас такую не возьмут. Ни роста настоящего, ни умения себя подать…
К а л у г и н. Где это — у вас?
М а г д а. В Доме моделей. К нам сейчас попасть просто невозможно. Раньше брали кого попало, а сейчас… Девочкам кажется — роскошные наряды, новые прически, легкая работа. А мы — каторжницы. Жесткий режим. Систематическое наблюдение за своим весом. Моя подруга поправилась ну совсем чуть-чуть… Пришла, стала переодеваться — ничего не лезет. Заработала выговор… Так вы мне скажите, что именно вас интересует? Я ведь, по существу, ее совсем не знала. Видела только в тот вечер, а говорили мы с ней и вовсе каких-то десять-пятнадцать минут. Вам лучше встретиться с кем-нибудь из тех, кто ее знал лучше меня. С этим мальчиком из мединститута. Подождите, а Ляльку вы видели?
К а л у г и н. Нет.
М а г д а. Вам надо встретиться с Лялькой. Это она привела ее туда. Говорят, она у Ляльки одно время даже жила. А я ведь в тот дом попала случайно. Ни до, ни после там не бывала. Вы заходили туда?
К а л у г и н. Нет еще.
М а г д а. Почему?
К а л у г и н. Я зайду. Скажите, Магда, о чем она с вами говорила?
М а г д а. Ну, во-первых, спрашивала меня, можно ли устроиться к нам на работу. Это я вам уже сказала. А еще… О тряпках говорили. О кино. Я в этот день снималась на «Мосфильме» и в коридоре встретила одного знакомого режиссера. Забыла его фамилию. Кончается на «ский». Меня с ним в одной компании познакомили, а тут вдруг он меня узнал. Предложил эпизод. В каком-то немецком кабачке… не то танцовщица, не то подруга эсэсовца… Ну да ведь это все разговоры. Режиссеры никогда не держат своего слова, вечно снимают одних и тех же. Да я и не очень-то стремлюсь. Я теперь в эту лотерею не играю. Настоящую роль никто мне не даст, а бегать в массовке не по мне. О чем же мы еще с ней говорили? А… вспомнила. Чисто женский разговор. Она спросила меня, что испытывает женщина, когда ее пишет художник? Ну, вы понимаете, о чем я говорю? Одно время я работала натурщицей. Ее заинтриговало, было ли мне стыдно в первый раз и как я избавилась от стыда. Она имела в виду эротический момент. Ну что я могла ей сказать? Сказала, что первое время было неловко, а потом… приспособилась. Работа, как и всякая другая. А просидеть несколько часов в одной позе — вы даже представить себе не можете, как тяжело. Все тело затекает. Я это занятие бросила. Три рубля за такую каторгу. Да пропади они пропадом!
К а л у г и н. А Зоя что-нибудь… сама говорила?
М а г д а. Я вас утомила разговором о себе, а вас интересует эта бедная девочка. Вы сказали, она ваша двоюродная сестра?
К а л у г и н. Да.
М а г д а. Неправда. Впрочем, ваше дело. Вы москвич или приезжий?
К а л у г и н. Москвич.
М а г д а. Больше ничего не помню. Вообще, может быть, я вас огорчу, но мне она показалась какой-то обреченной.
К а л у г и н. Вы были в столовой, когда открыли окно?
М а г д а. Была. Я им сказала: не дурите, ребята, — но меня никто не послушал.
К а л у г и н. Вы видели, как она вскочила на подоконник?