— Где? — спросил он.
— Вокруг, всюду, — сказал Маркиз.
В белесой прозрачности белой ночи Кешка шел за Маркизом, широко шагавшим по набережной Невы с таким видом, будто он сам построил этот город. Он то и дело останавливался, протягивая вперед руку, как бы говоря — смотри! И мальчику открывалась неведомая дотоле красота города, реки, ночи…
Когда они остановились у Медного всадника, Маркиз спросил у Кешки:
— А ты не боишься, что он вдруг поскачет?
— Он железный, — улыбнулся Кешка.
— Медный, а не железный. Но однажды ему это не помешало. Он поскакал! Один бедолага здорово перепугался.
Кешка испуганно попятился.
— Не бойся, — засмеялся Маркиз. — Это всего лишь стихи.
Возле сфинкса у Академии художеств Маркиз и Кешка уселись на гранитной лестнице у самой воды.
— Вот что, отец Иннокентий, — тихо сказал Маркиз. — Ты больше ко мне не ходи. Живи в своем доме имени Парижской коммуны и будь счастлив.
— А вы… уезжаете?
— Нет, Кешка. Я никуда не уезжаю. Просто боюсь, пропадешь ты со мной.
Кешка опустил голову.
— Надоел вам?
Маркиз достал из кармана ломоть хлеба, завернутый в бумагу, и сунул Кешке.
— Жуй!
Кешка взял хлеб, а Маркиз поднялся, на мгновенно прижал к себе Кешку и, уже не оглядываясь, ушел.
Когда Кешка вернулся в детский дом, он, крадучись, пробрался к своей койке и быстро нырнул под одеяло.
— Монах, а монах, где ты пропадал? — тихо окликнул его Булочка.