За окном снег…

Таможенный контроль Миленская прошла спокойно. В зале ожидания Дмитрий протянул ей коробочку духов и сказал улыбаясь:

— Саша, возьмите это вам. Я не знаю вашего вкуса, поэтому остановил свой выбор на классике. Я хочу, чтобы вы знали, что вы особенная девушка.

— Спасибо. «Шанель»? Неожиданно. Это первые духи, которые мне кто-то дарит. У меня никогда не было таких. Я долгое время пользовалась мамиными духами, которые остались после её смерти, ну ещё иногда и духами тёти Венеры, — сказала Александра.

— Вы серьёзно? — спросил Иванников.

— Абсолютно. Я очень рано осталась без матери. Отец женился на Яне, и мне приходилось экономить на всём. Тех денег, что оставлял мне отец, хватало только на продукты. Я ведь с двенадцати лет ходила на рынок сама. И очень редко покупала себе духи. Но я никому не жаловалась. Я росла как мальчишка — постоянные тренировки, школа. Но в душе — то я всегда оставалась неприступной девушкой, которая, как и все хотела женского счастья. Никогда не просила у папы денег на новые вещи. Только в институте, на стипендию я могла себя немного побаловать. Да и с парнями я долго не встречалась. Так что я сказала вам чистую правду, Дима. Можете не сомневаться, — разоткровенничалась Александра.

Иванников улыбнулся в ответ и сказал:

— Нам пора идти, Александра. Объявили посадку.

Когда все расселись по местам, Миленская обратилась к сидящему рядом Иванникову:

— Дима, а это не страшно? Я лечу в первый раз.

— Нет. Это не страшно. Несколько часов и мы будем в Париже. Саша, у меня есть письмо. Оно от Марго. Она передала мне его до своей смерти. Просила передать его вам, — сказал Иванников, вытаскивая конверт из внутреннего кармана своего пиджака.

У Александры всколыхнулось сердце от этих слов. Она с трепетом взяла в руки конверт. Он был полностью прошит нитками из любимого шарфа Марго, который был на шее у Александры. На лицевой стороне конверта красивым почерком было написано:

«Моей Александре»:

«Моя милая доченька, Александра! Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Здесь уже слова Маркеса оказались бессильны. Родиться снова я не смогла. Болезнь взяла верх надо мной. Но это не конец света, милая. Я хочу, чтобы ты всегда помнила о том, что ты была для меня родной дочерью. Господь сжалился и в конце жизни подарил мне тебя. Эти несколько лет были самыми счастливыми в моей жизни. Только обретя тебя, я поняла, что такое быть матерью. А это самое большое счастье в жизни женщины. Помни об этом. Ты лучше меня понимаешь, любимая моя девочка, что тебе не место в этой клинике. Теперь ты можешь забыть эти чёрные дни своей жизни раз и навсегда. Скоро у тебя начнётся новая, совсем другая жизнь. Береги себя и не пускай в своё сердце ненужных людей. Будь мудрой. Я знаю, ты можешь. Настоящие испытания ещё ждут тебя впереди, но я уверена, что ты их переживёшь, потому что ты — моя половина, а я была сильной женщиной. И самое главное, будь всегда такой же справедливой, какая ты есть. Прощаюсь с тобой, моя девочка. Буду оберегать тебя с небес. Люблю тебя. Твоя Марго».

Александра читала письмо, а внутри неё всё сжималось и горело от боли, так, что хотелось закричать, но она опустила письмо на колени и отвернулась к иллюминатору. По щекам её медленно катились слёзы.

Иванников заметил реакцию Миленской, молча закрыл глаза, делая вид, что уснул.

Глава 26

Аэропорт «Charles de Gaulle» встретил Александру и Дмитрия мелким дождём. Он казался ещё больше чем «Шереметьево». Пройдя все процедуры таможенного контроля, они направились к выходу. Дмитрий всматривался в сборище таксистов, бурно обсуждающих, что-то важное и выбрал самого невзрачного.

— Excusez — moi, parlez-vous anglais? Montmartre, please, — обратился Иванников к таксисту.

— Oui-oui, — ответил обрадовавшийся водитель.

Они сели в машину. Таксист был мужчина, лет пятидесяти, лысеющий и с уже виднеющимся небольшим животом. Как только машина тронулась, водитель начал разговор: