Действительность оказалась намного циничней романтических представлений юности. Служба была тяжелой, неблагодарной и карьерно абсолютно бесперспективной. Я так и не выслужился выше капитана. Не помогли даже годы, проведенные в Афганистане и горячих точках. А вот общение с преступным миром не прошло даром. Нередко меня принимают за человека «сиделого», что в наше время даже престижно.
Да еще, когда я слонялся без работы, бывший подопечный устроил меня в службу безопасности одного банка в Самаре. Зря старался. Я так и не пришелся ко двору в мире, где так тяжело отличить белое от черного.
Так что определенная правда в дядином упреке была. Послушай я его тогда, глядишь, и сидел бы сейчас в какой-нибудь думе или совете директоров. Хотя, что касается блатного жаргона, то, я думаю, он излишне щепетилен. Ведь столь любимое политиками и журналистами словечко «беспредел» тоже пришло в нашу речь не из Академии наук.
Тем не менее, моя профессия научила меня умению работать с информацией. Я спросил:
– А кто построил этот храм?
Дядя Боря был рад, что заинтересовал даже такого солдафона, как я:
– Неизвестно. Он был построен в имении помещика Киндякова предположительно в 80-ых годах XVIII века, и простоял до 20-ых годов, теперь уже прошлого столетия, пережив Октябрьскую революцию.
Раньше дядя Боря говорил только «Великая Октябрьская». Прогресс. Тем временем именинник удалился в другую комнату и вернулся с небольшой фотографией.
– Вот этот храм. Его последней хозяйкой была некая британская подданная Перси-Френч.
Хмель вылетел у меня из головы. Я выхватил у дяди из рук фотографию и стал рассматривать. Плохое качество снимка. Какие-то колонны, статуя на крыше, ничего особенного. Разве что название. Масонский храм. Да еще единственный в мире. И имя последней хозяйки. Перси-Френч. Я не впервые слышал эту фамилию.
За окном шел дождь со снегом. Сильный ветер подхватывал ледяные капли и со стуком швырял их в окно, с воем раскачивая в ночном мраке обледенелые ветки деревьев. Весь мир спал. Мне почему-то ни с того ни сего вдруг вспомнилось, что вот в такую же холодную мартовскую ночь замерз Иудушка Головлев, литературный герой, призванный, по замыслу наших прежних идеологов, олицетворять духовную кончину праздного и исторически изжившего себя российского дворянства. На самом деле, наверное, было все намного проще. Все эти помещики, господа и баре просто стали ненужными в мире нарождающегося царства чистогана. Тех, кто не смог грянуть топором по дедовским вишневым садам, ждало медленное выдавливание на обочину жизни, пока освободившиеся массы не вычеркнули их остатки из жизни вообще.
Может вот так же, как я сейчас, лежал холодной мартовской ночью в теплой постели, где-то в забытом богом старом доме, какой-нибудь отставной капитан и думал о безрадостной участи, которую уготовило ему будущее. Прозябание на нищенскую пенсию и никому не интересные рассказы о своих былых заслугах. А позади целая жизнь. Бурная, яркая, богатая событиями. Жизнь, в которой всегда было место подвигу. А у того далекого отставного капитана, наверное, была еще и любовь. Настоящая, в старинном парке с цветущими липами. Балы, дуэли, кони, несущиеся по вечерней дороге и псовая охота в предрассветном осеннем поле. Другой мир, далекий, и таинственный, как горящая в ночном небе звезда.
Вот оттуда из этого исчезнувшего мира и долетело до меня это удивительное имя, похожее на эльфийскую песню из древнего кельтского сказания. Перси-Френч.
Это было четырнадцать лет назад, на самом стыке эпох. Корабль под названием Советский Союз разнесло в щепки о рифы истории, и миллионы его пассажиров судорожно цеплялись за обломки или пытались самостоятельно выплыть из житейских водоворотов. Меня кораблекрушение выбросило на берег Волги в маленький городок Сызрань. По иронии судьбы этот железнодорожный узел находиться как раз там, где стальная магистраль, берущая свое начало в недрах Средней Азии разбивается на пять потоков, разбегающихся по всей России. Самое удачное место, чтобы остановиться и оглядеться.
Это было очень милое провинциальное местечко, в котором вселенские бури воспринимались, как ветер в лесу – где-то вверху шумит и иногда шишки падают. А внизу тихо. Красивые старинные дома на холмах, огромный собор и даже остатки средневекового кремля придавали Сызрани вид надежной гавани, укрытой от житейских штормов.
Мне понравилось. Тем более, что я попал туда в августе, а это в Сызрани самая благодатная пора: время созревания помидоров. Как ни странно, этот приволжский городок славился не рыбой, как можно было подумать, а именно необычайно вкусными помидорами. То ли климат здесь какой-то особенный, то ли еще что. Прибавьте к этому обилие садов, захватывающие виды с высоких берегов на волжские просторы и вы поймете, что такое Сызрань.
Вот в таком богоспасаемом местечке я и околачивался ранней осенью 1992 года в поисках работы. Сейчас я думаю, что не приди мне тогда в голову мысль зайти в редакцию местной газеты «Красный Октябрь» к своему приятелю журналисту, я так никогда ничего и не узнал бы о сокровищах усадьбы Перси-Френч.
В то, уже далекое время, провинциальная журналистика еще не пришла в то плачевное состояние, в котором она обретается ныне. Она и тогда была продажна, но это была дорогая содержанка, знавшая себе цену. Это теперь ей приходиться бегать по обочине дороги, предлагая свои услуги любому желающему. Журналисты были людьми информированными и влиятельными, а именно в помощи таковых я и нуждался.
Прежняя профессия, помимо всего прочего, научила быстро сходиться с людьми, тем более что в Сызрани тогда выпускали очень приличную водку. А что более способствует поиску родственной души, чем беседа под рюмочку, благо в закуске в виде прекрасных сызранских помидоров недостатка не было.
Так вот во время обеденного перерыва, в залитом сентябрьским солнцем обшарпанном кабинете, его хозяин и рассказал мне о странном телефонном звонке.
ebooksa