— Объяснитесь, — наконец буркнул Рагозин.
— Поймите меня правильно. Вы показываете очень профессиональную игру, но при этом духовно кастрировали мою главную героиню…
— Она теперь моя, а не ваша, и я имею право делать с ней то, что захочу, — грубо оборвал его Рагозин на полуслове.
— Но ведь вы исказили ее образ… — попытался было вставить Стас, но Рагозин снова не дал ему продолжить.
— Ваша героиня полная дура, юродивая, которых сейчас днем с огнем не найдешь. Выродились такие. Современными женщинами движет алчность и расчет.
— Вы правы, — согласился Стас. — Поэтому я и хотел напомнить нашим женщинам о том, о чем они давно забыли. О том, что можно быть другими — не холодными и расчетливыми, а смешными чудачками с абсурдными идеями, которые они воплощают в жизнь, и от этого всем становится теплее и легче жить на свете.
— Я хочу сказать вам, молодой человек, — проговорил Рагозин четко чеканя слова, — если вы этого еще не знаете, что хороший режиссер сродни архитектору. Он сам рисует и строит игру, даже если при этом использует ваши идеи. Вот здесь, — Рагозин схватил пьесу и потряс ею в воздухе, так что несколько листков вылетели и осенним листопадом плавно опустились на пол, — здесь не более, чем одни бесплотные идеи. В них одно содержание и только. И в этом ваша заслуга, не скрою. Но на этом она и заканчивается. А дальше, — ноздри Рагозина гневно раздулись, — дальше начинается моя епархия. И тот, кто осмелится нарушить ее пределы, тому не поздоровится. — Рагозин перевел дух, — Впрочем, если вам не нравится, как я трактую вашу пьесу, можете забирать ее. У меня полно других произведений.
Стас испугался. Что если Рагозин передумает ставить пьесу? Тогда — прощай мечта! Вернее ее воплощение отодвинется на еще более неопределенный срок. А Рагозин это его шанс пробиться уже сегодня, и этим шансом нельзя пренебрегать.
Стас поспешил срочно исправить допущенную им оплошность.
— Что вы, Роман Анатольевич, я полностью доверяю вашему опыту и профессионализму. Вы правы, я не подумал… вы и только вы определяете характер игры.
— Ну, вот то-то же, — удовлетворенно рявкнул Рагозин. И тут же добавил: — Объявляю перерыв на тридцать минут.
В буфете Стас взял стакан сока и устроился за свободный столик. Ничего, успокаивал он себя, еще придет то время, когда я буду выбирать режиссеров, а не они меня.
— Можно к вам? — услышал Стас женский голос.
Он поднял глаза. Перед ним стояла актриса, исполняющая роль главной героини в его пьесе.
— Конечно, присаживайтесь.
Анна села, поставила на стол свою тарелку и принялась за еду. Стас с интересом рассматривал ее. Вблизи она показалась ему очень хорошенькой, гораздо интереснее, чем со сцены.
Вероятнее все дело в характере ее героини, подумал Стас. На сцене она выглядела стервозной дамочкой и производила отталкивающее впечатление. А в жизни у нее милое и приятное выражение лица.
— Меня зовут Анна, а вы, я знаю, Стас, — произнесла девушка, покончив с едой. — Вам понравилась моя игра?
— Нет. Вы делали не то, что я хотел.
— Это мы уже слышали. Мы все часто вынуждены делать не то, что хотим, — Анна закусила губы, и взгляд ее потемнел.