Северная Ведьма

– Это дневник твоего деда, – сказала бабушка и коротко поведала историю, которая приключилась много лет назад в Ковалевке. – Возьми, дочка, почитай, – в конце своего рассказа добавила бабушка. – Может, чего и вычитаешь.

Она села на край стула, закрыла лицо руками и заплакала в голос, как по покойнику, всхлипывая и утирая морщинистой рукой бегущие по щекам крупные слезы.

– Говорила ему, не берись ты за это, – сквозь рыдания говорила бабушка. – Сам погиб и детей за собой утянул… Ирочка, внученька моя, кровиночка…

Таисия внимательно прочла дедов дневник. Дед подошел к делу серьезно: прежде чем согласиться на помощь ковалевцам, досконально, насколько мог, изучил историю вопроса. В дневник он аккуратно заносил все, что смог найти про болотную колдунью и ее жениха. К сожалению, в местной библиотеке были только записанные этнографами пересказы древних старух легенды о колдунье, которые слышали ее как сказку из уст собственных бабушек. Примерно в это же время деду начали сниться странные сны, в которых ему приходилось то свежевать какие-то туши, пачкаясь в крови по локоть, то падать с большой высоты, разбиваться в кровь и смотреть на собственное окровавленное и изуродованное тело со стороны. Каждый сон он подробно описывал и относился к ним, как к дьявольскому искушению, пытаясь бороться с напастью с помощью молитвы. Наконец дед начал служить сорокоуст. Церкви в деревне не было, и под храм он отвел комнату в собственном доме. Чем ближе становился срок последней службы сорокоуста, тем тяжелее становилось священнику. Всегда здоровый, крепкий деревенский мужик, одинаково легко переносивший холод, жару и длительный пост, он вдруг почувствовал, что ноги понемногу отказываются ему служить, слабея с каждым днем и наливаясь чугунной тяжестью уже с утра, и вскоре дед начал ходить, тяжело опираясь на палку. Он документировал в дневнике все, что с ним происходило. В ночь накануне последней службы по погибшим он никак не мог уснуть, тяжело ворочаясь с боку на бок, а когда все же сон сморил его, ему привиделась женщина, темноволосая, белокожая, которая сказала ему: «Оставь, беда будет». Дед не понял ее слов, но ему стало так жутко, что он проснулся, разбудил жену с детьми и сказал им: «Сейчас же собирайтесь и уходите. Вернетесь, когда я последнюю службу отслужу». Жена не стала задавать лишних вопросов, одела детей и увела их к куме в соседнюю деревню. Больше мужа живым она не увидела. … Когда из села ушли военные, закончив расследование, вдове разрешили вернуться в дом и забрать вещи. Среди раскиданных книг и одежды ей попалась на глаза тетрадь, в которой покойный муж делал свои последние записи, и она взяла ее с собой, но ни разу за всю жизнь не открыла.

– Он успел записать то, что произошло за несколько минут до гибели людей в деревне, – сказала Таисия. – Когда дед произнес последние слова поминальной службы, он увидел, как перед ним, прямо в комнате, возникли два силуэта, мужчины и женщины. Они держались за руки. Вдруг мужской силуэт начал таять, как будто его кто-то или что-то растворяло изнутри. Вскоре от него остался только светящийся контур, который через секунду ярко сверкнул и исчез. Женский силуэт, напротив, обрел плотность, и дед узнал в нем женщину из своего сна накануне. Она села на лавку напротив него и глаза ее налились слезами. Женщина сняла с головы косынку, утерла слезы и, не оборачиваясь, вышла из избы. На этом месте записи обрываются. Уже потом, читая один из отчетов, я узнала, что деда нашли мертвым за столом, а под головой его лежала эта самая тетрадь. В самом конце последней записи, совсем другим почерком, не дедовым, было накорябано: «Будь проклят ты и дети твои».

Неожиданно голос подал Толстый:

– А почему тетрадь военные не забрали?

– Я не знаю, – ответила Таисия. – Я тоже думала об этом. Наверное, не придали значения.

– Что дальше? – нетерпеливо спросил Климов.

– Дальше было много всего, – вздохнула Таисия. – Бабушка вскоре заболела воспалением легких и умерла, больше я с ней о Ведьме не разговаривала. Да и вряд ли она знала больше того, что уже рассказала. Дед, когда согласился служить сорокоуст, поначалу делился с ней, потом перестал. Вероятно, посчитал это небезопасным и держал язык за зубами. Я прочла все, что смогла найти в архиве о Ковалевке, потом распотрошила областную библиотеку в Вологде, искала исследования местных этнографов о Ведьме, но у меня не было уверенности, что болезнь Иры – Ведьмино проклятие. Снова тупик. Что делать дальше, я не знала. Как-то случайно, на работе, услышала разговор двух коллег о бабке, что лечит травами и заговорами. Говорили про нее, что она сильная знахарка, даже безнадежных на ноги ставит. И живет недалеко, в Старом Шеломово. Я спросила, как ее найти, и в ближайшие выходные поехала. Иру не взяла, подумала, сначала сама с ней поговорю, не хотела больного ребенка по электричкам таскать.

Знахарка, полуслепая древняя старуха, выслушав Таисию, тоже отказалась лечить девочку. Уже на пороге, прощаясь, дала железное кольцо с крошечным янтарным камнем. «Наденешь – случайностей больше не будет», – сказала старуха. Что это значит, Таисия поняла позже, когда Ведьма начала сниться ей почти каждую ночь. Одновременно разными путями в ее жизни появились люди, интересующиеся Ковалевкой и еезагадочной историей: Таисия познакомилась с двумя Иванами, Грачевым и Черниковым. Первый был фанатик, желающий во что бы то ни стало докопаться до истины, второй – местный краевед и ученый, до дрожи любящий свою малую родину, посвятивший свою жизнь Вологодчине и знающий о ней практически все. Но если фанатик-Грачев больше ничем, кроме Ковалевки, не интересовался, то Иван Николаевич Черников оказался приятным человеком и эрудированным ученым с широким кругозором. Таисия подружилась с ним и частенько навещала старика вместе с Ирой. Ира обычно плакала до истерик при незнакомых людях, но Черникова приняла сразу, и он, всю жизнь проживший без семьи, прикипел к больной девочке. Таисия частенько оставляла дочку у него, и он часами рассказывал ребенку сказки и легенды родного края, которые знал во множестве.

– Мы много раз разговаривали с Иваном Николаевичем о Ковалевке, – сказала Таисия. – Он очень заинтересовался дневником моего деда и даже брал его, как он выразился, на изучение. Что-то выписывал оттуда себе. Он рассказывал, что по молодости в мистику не очень-то верил, а теперь, на закате жизни, – это его выражение – понял, что то, что мы видим, далеко не весь мир. У него, знаете, целая философская система…

– Давайте ближе к делу, – перебил ее Климов.

– Да я и не собиралась вам ее пересказывать, – успокоила его Таисия. – Я о другом совсем. Иван Николаевич много лет собирал разные народные верования, в том числе записывал колдовские обряды, заговоры, и так далее. Как-то раз он рассказал мне про обряд снятия порчи, которую могла наслать на людей русалка или другая болотная нечисть: надо было привести на берег водоема животное, например, овцу, сказать заклинание, убить жертву и утопить ее в том месте, где жила русалка. А спустя несколько дней мы с Грачевым побывали в Ковалевке. Ведьма, появившись в доме моего деда, дала мне понять, что я должна привести на болото человека, которого она выберет. И тут все сошлось: я поняла, что должна провести этот обряд с человеком, которого укажет мне Ведьма, проклятие будет снято и Ира поправится…

– То есть вы решили, что, убив меня, вы вылечите свою дочь? – спросил Климов.

– Да, мне так казалось, – тихо произнесла Таисия. – А когда выяснилось, что Ведьма выбрала мужчину, я подумала, что он утонет и заменит ей ушедшего жениха… Простите меня…

На кухне воцарилось молчание. Толстый ошеломленно смотрел на Таисию, а Климов, еле сдерживая злобу, играл желваками.

– А кто вам дал право решать, кому жить, а кому – нет? – раздельно спросил Климов. – Почему ваша дочь должна жить, а я – гнить в болоте? Чем здоровье и благополучие вашей Иры лучше моей жизни, а?

Таисия ничего не ответила. Климов встал со стула, подошел к ней, чуть нагнулся и приблизил перекошенное ненавистью лицо к ее лицу, и Таисия вжала голову в плечи.

– Что ж ты отводишь глаза, сука? – шепотом спросил ее Климов. – Неприятно смотреть? Смотри мне в глаза, тварь! – Он с силой схватил за плечи и встряхнул сжавшуюся в комочек Таисию, а она вдруг как-то обмякла в его руках и будто ждала, когда он ее ударит.