Северная Ведьма

Дальше все происходило, как в дурном сне: огонь, словно живое существо, начал какую-то неистовую, дьявольскую пляску вокруг кораблика с травяной куколкой. Всех, кто стоял поблизости, обдало обжигающей волной. Зачарованно Климов смотрел, не обращая внимания на жар, опаляющий лицо, как огонь перекинулся на избу священника и как за ее черный силуэт с вырывающимися из окон языками пламени опускалось все ниже красное, как кровь, солнце. Он обернулся и увидел, как огонь начал пожирать остальные дома, уничтожая останки Ковалевки.

– Бежим! – издалека донесся до него крик Толстого, но Климов не трогался с места: его заворожила огненная красота этого места. Он любовался танцем пламени на чернеющих старых бревнах, видел, как проваливается крыша старого дома священника, обнажая печную трубу, торчащую в небо, словно мачта тонущего корабля. Не замечая, что пожар полыхает уже вокруг него самого, Климов восхищенно смотрел на огонь и никак не мог оторваться. Вдруг пламя, словно по чьей-то команде, немного отступило, и в оранжево-желтом мареве проступила женская фигура. Постепенно приближаясь, она вышла из огня и оказалась той самой женщиной, которая была на болоте утром, только моложе и красивее. Глаза ее были такого же невероятного, глубокого синего цвета, как у Иры, но из-за вуали черных длинных ресниц смотрели они маняще и пронзительно, словно просвечивали насквозь. На ней была длинная, до пят, белоснежная рубаха без рукавов. Блестящие, цвета вороного крыла волосы струились по ее плечам, спускаясь до середины бедер, и Климов залюбовался ее совершенством, как будто она была не человеком, а античной богиней. Ни одна женщина, которую он когда-либо видел, не могла сравниться с нею, и в то же время в ней было что-то смутно знакомое, словно он когда-то знал ее, но забыл.

– Здравствуй, – сказала она, и голос ее показался Климову приятнее любой самой прекрасной музыки на свете.

– Кто ты? – осипшим от волнения голосом спросил он.

– Я – та, кто тебя сюда привела, – улыбаясь, ответила женщина. – Ты так и не вспомнил меня?

– Я… нне знаю, – растерянно сказал Климов. – У меня такое чувство, будто я тебя когда-то встречал, но где?…

Она подошла и легонько прикоснулась губами к его лбу.

– Так лучше?

Климов посмотрел на нее и вдруг понял, что действительно знает эту женщину. Он вспомнил, как она умеет смеяться, в полный голос, с закрытыми глазами запрокидывая голову, как она иногда улыбается, когда спит, как краснеет кончик ее носа, пока она плачет. Он вспомнил, что она любит ромашки и васильки, обычные полевые немудреные цветочки, и плетет из них огромные роскошные венки на голову, так красиво контрастирующие с ее волосами. Он вспомнил, как она, подоткнув подол, босая, бегала по болотным кочкам, ничуть не боясь оступиться, как будто под ней не вязкая трясина, а твердая земля; как ловко управлялась с русской печью; как, склонившись к тоненькому язычку пламени от лучины, вышивала на вороте его рубахи узоры красной ниткой, а он сидел напротив и любовался ее тонкими умелыми пальцами… Он вспомнил все.

– Это – ты?

– Я, – она счастливо улыбнулась. – Вот и встретились.

– Как же ты меня нашла? Или не искала?

– Я искала. Но найти тебя среди живых людей было трудно. Почти невозможно. До тех пор, пока ты сам не подал мне знак.

– Я?!

– Ну да. Ты же нарисовал меня.

– Это случайность!

– Случайностей не бывает, – она покачала головой.

– А почему сразу не сказала, кто ты? И кто я?

– А ты бы мне поверил? Ты же все время убегал, – она лукаво улыбнулась. – Или я не нравлюсь тебе больше?

– Очень нравишься, – искренне сказал он. – Но все же – зачем так мудрено?