Видать, заслышав его шаги и даже, может быть, узнав их, Любка ойкнула, опустила косу и медленно повернула голову. А, оглянувшись и увидев его, так и присела то ли от страха, то ли от того, что не верила своим глазам.
– Сань! Ты, что ли? Ой, лешак! – Голос звонкий, решительный, немного с хрипотцой – устала.
– Я, – отозвался он и не узнал своего голоса.
– Напугал как! Я даже сикнула. – И засмеялась. – Подкрался… Ты чего это ко мне крадёшься? А? – И снова в смех.
«Ну и ну, – подумал он, – днём бы она такого, наверное, не сказала. И не смеялась бы так. Чего это она так смеётся?..» И, странное дело, это её откровение сразу сломало все преграды. Теперь он не боялся ни её, ни себя самого.
– Ну? Чего ты, Сань? – уже тихо, почти шёпотом, позвала она.
Он молча перешагнул ряд и остановился вплотную к ней, коснулся её тёплого плеча. Любка стояла к нему вполоборота. Она всё ещё держала в руках белое косьё. И коса лежала в траве тоже – белая.
– Что ты тут делаешь? А?
– Пришёл.
– Ты ведь ко мне пришёл? Правда? Ко мне? – Она едва справлялась со своим сбившимся дыханием, то и дело облизывая сухие губы.
– К тебе, – ответил он, радуясь тому, что многого, как и обещал брат, говорить не пришлось, и жадно обнял её.
Платье её было влажным и тёплым. Даже подоткнутый подол тёплым.
– Погоди-ка, я сейчас… Умоюсь хоть. А то потная вся, нехорошая.
– Ты хорошая.
– Нет-нет, я сейчас…
Любка ловко, одним движением, развязала наглухо повязанный вокруг головы и шеи платок, отчего её лицо сразу стало худеньким, тонким, смуглым, почти невидимым в темноте, и толкнула его в спину, к шалашу.
– Иди туда, – сказала она шёпотом, как будто между ними уже что-то было. – Я только до родника и назад.
И она вскоре пришла.
Он стоял на коленях перед лазом внутри шалаша и с нетерпением ждал её. В шалаше оказалось ещё темнее. И всё же они смогли разглядеть друг друга. На Любке уже ничего не было. Лицо и руки её, смуглые от загара, казались прозрачными и потому неосязаемыми, а всё остальное – ослепительно-белым, так что вся она будто сияла и сиянием своим заполнила всё пространство шалаша. Они оба дрожали. И, дрожа, он никак не мог стянуть с себя рубаху. Она помогла ему, бросила рубаху в тёмный угол, откинулась, поймала его за шею и притянула к себе. И он почувствовал её. Но всё произошло так быстро, что он ничего не успел понять. Никакой тайны, которую он так ждал и о которой так мечтал, не открылось ему.
– Ой, ты что? Уже всё, да? – засмеялась она, ещё крепче прижимаясь к нему.