Записки «черного полковника»

Закрывая дверь на ключ, он увидел Гольцева, который выходил из своего кабинета.

– Ты чего так поздно? – спросил он своего зама. – Десятый час.

– Придерживаюсь старых традиций: пока начальство на месте, я тоже работаю.

– А у тебя что, в моем кабинете жучок? Ты слышишь, как я закрываю двери?

– Нет, шеф, у меня оперативная интуиция. В этом здании когда-то работали с десяти утра до семнадцати. Потом был перерыв до двадцати, а потом следующий блок до двух часов ночи. Но даже после двух, если в кабинете Председателя горел свет, начальники управлений не уходили домой, а следовательно, не уходили и начальники отделов и так далее.

– Может, это было и правильно, – сказал Корбалевич. – Вот хотел видеть Михно, а его уже нет на месте.

– Давай вызовем, – сказал Гольцев. – У них у всех сейчас мобилы.

– Ладно, пусть отдыхает, еще наработается, когда начальником станет. Он парень перспективный.

– У нас был один такой, – сказал Гольцев. – Он к «конституционникам» ушел на должность старшего опера, не стал дожидаться должности у нас.

– Ты зря на него бочку катишь, опер он был способный.

– То-то этот способный в тюрьму угодил.

– Чуть в тюрьму не угодил, надо говорить, чуть.

Они помолчали немного, потому что дошли до часового, и продолжили разговор уже на крыльце «здания с колоннами».

– Видишь ли, – сказал Корбалевич, – мы люди военные, а у военных всегда воспитывалось честолюбие, стремление сделать карьеру. Но одновременно существовали и сдержки для карьеризма нечистоплотного.

– Это какие же? – съехидничал Гольцев.

– Офицерские традиции, некий негласный кодекс поведения по отношению к своим. Это было особенно важно там, где использовались методы конспиративной работы. Они всегда связаны с так называемой дезинформацией, то есть ложью. Но эта ложь допускалась только в ситуациях, связанных со службой и противодействием противнику. В советские времена это отошло на второй план, но появились критерии так называемого социалистического правосознания, оно тоже в конфликтных ситуациях могло быть показателем того, что одна сторона была правой, а вторая нет. А сегодня нет ни первого, ни второго.

– Зато есть третье – рынок.

– Служба государству не есть рыночная категория.

– Это ты говоришь, а наши идеологи ничего внятного об этом сказать не могут. И наши сотрудники не видят ничего необычного в том, чтобы чуть-чуть приукрасить результаты своей работы. Тем более, что начальство все время требует этого.

– Ну, это не большой грех, если сотрудник покажет товар лицом.