Записки «черного полковника»

Здесь опять чувство меры и вины, а может, и желание еще раз показать значимыми причины бегства за рубеж делали записки Крымова неадекватными обстановке. Чувствовалось, что записки написаны для того же «Посева» и рассчитаны на тот же контингент, который выделили спецы Гарвардского университета. На самом деле, возвращавшийся в Союз перебежчик мог нести ответственность только за преступления, которые совершил. И если в отношении него не было приговора об осуждении его к высшей мере наказания, то и о расстреле не могло идти речи.

Но в остальном Крымов был точен. Чуть более полугода назад я знакомился со справкой по Отделу спецопераций ЦРУ, который разработал «международную программу стимулирования дезертирства». Она включала в себя проведение целого ряда спецопераций в различных странах и против различных объектов – от населения ГДР и ГСВГ, других групп советских войск за границей СССР, до советских колоний за рубежом, посольств и даже резидентур советской разведки. Проводившиеся Берлинской Оперативной базой ЦРУ оперативные мероприятия в рамках этой программы получили название операции «Рэдкэп». Особый упор делался на осуществление конспиративных вербовочных контактов с советскими военнослужащими, сотрудниками СВАГ и спецслужб, МИДа и других государственных учреждений. Одной из особенностей операции «Рэдкэп» ЦРУ – было массовое использование агентов-женщин.

«Когда они приходили, о них до небес кричали “Голос Америки” и радио “Свобода”, что они “избрали свободу”, – писал далее Крымов, – когда они уходили назад – гробовое молчание. Как в хорошем похоронном бюро. Или, чтобы замести следы, распустят грязный слушок.

Итак, если раньше американская разведка обворовывала советских перебежчиков и отправляла их назад – на расстрел, то теперь они уходили на расстрел сами. Уходя, они открыто говорили:

– Американцы? Да они же все проститутки. Пусть нас лучше свои расстреляют!»

Последнее наблюдение было весьма точным. В нем проявлялся характер наших соотечественников в экстремальных обстоятельствах.

Быстро просмотрев записки до конца, я выписал еще несколько абзацев для некоего заключения и занялся текущими делами, давая выпискам из рукописи Крымова отлежаться в моем сознании, чтобы впоследствии заложить их в документ для Евгения Петровича.

Расим

Прошло три дня. Расим ходил на пляж, обедал в ресторане, заглянул в баню и тренажерный зал. В любое другое время все это доставляло бы ему удовольствие. Но после провокации и ночи в полицейском участке его уже ничего не радовало. Он чувствовал искусственность ситуации, в которой оказался. Его словно обставляли со всех сторон забором из кольев, оставляя только один выход – именно там должна ждать последняя ловушка, из которой ему уже не выбраться.

Он лежал на пляже и думал, что те, кто выстраивал этот частокол, знали, что делают, и не торопились. Клиент должен созреть.

А что оставалось делать ему?

Отдаться течению и надеяться, что где-то в изгибах реки под названием жизнь вдруг покажется ивовый куст, который склонился над рекой ниже обычного. И тогда он сможет за него ухватиться и выбраться на берег. А пока…

– Плывем по течению, плывем по течению, – произнес он вслух и потянулся.

– Куда это ты плывешь? – услышал он знакомый голос.

Расим перевернулся на спину, сел и ответил:

– Медитирую, учусь плавать таким образом.

– А ты не умеешь плавать? – спросил Фарук, устраиваясь рядом на свободном лежаке.

– По большому счету не умею. Я вырос в безводном районе.

– Но ты же держишься на воде?

– Держусь, но это совсем не то, что умею и люблю плавать. У нас на факультете был профессор, который читал историю славянских народов. Так он вырос с Туапсе. Вот он умел плавать. Причем плавал так же свободно и спокойно, как мы ходим. Я, например, в детстве любил уходить в лес на половину дня. И это доставляло мне большое удовольствие. А он мог по нескольку часов быть в море и при этом не только не чувствовал усталости, но и получал кайф от этого.