Садят его на стул, включают рубильник. Но, небывалое дело, тока нет.
– А как же освещение в комнате? – спрашивает Ефимов. – Это должна быть комната без окон.
– Не знаю, – отвечаю я. – Может быть, в США электрические стулья питаются не от бытовой сети.
– А-а, – произносит Ефимов, – тогда понятно.
– Перед англичанином извиняются, говорят, что дважды приговор в исполнение не приводится, ему повезло, и уводят его обратно в камеру, а навстречу уже ведут француза.
– Тока нет, – говорит ему англичанин.
– Понял, – отвечает ему француз.
Приводят француза в ту же комнату и говорят ему: вы находитесь в самой демократической стране мира, а поэтому выбирайте – гильотина, как во Франции или…
– Или, или… – говорит француз. – И побыстрее.
А далее происходит то же самое – тока нет, и француза ведут обратно, а навстречу ему – советский нелегал.
– Тока нет, – говорит ему француз.
– Понял, – отвечает ему наш.
– А на каком языке сказал это француз? – спрашивает Ефимов.
– А это так важно? – начинаю злиться я.
– Ну, конечно, – говорит Ефимов. – В противном случае он ничего бы не понял.
– Ладно, – говорю я примирительно, – они там друг друга обучали французскому и русскому языку, поэтому француз сказал это русскому на знакомом языке.
– А-а, – произносит Ефимов, – тогда понятно.
Мне уже не хочется рассказывать анекдот до конца, ведь в процессе рассказывания анекдотов, как и в вербовке, участвуют две стороны: вербовщик и вербуемый. И если они не являются родственными душами, или вербовщик не нашел в душе вербуемого некую грань, которая близка и понятна ему, ничего из такого сотрудничества не выйдет. Ничего не выйдет сейчас и у меня.
– Ну! – торопит меня Ефимов. – А потом?
– А потом приводят советского нелегала в ту же комнату и говорят ему те же слова про самую демократическую страну в мире и предлагаю выбор: электрический стул, как в США, или расстрелять, как в СССР…
ebooksa