Света белого не видно

Сергей что-то прошептал невнятное, только одну фразу смогла понять Катя.

– Это не я, это все Араб, – произнес Сергей, упал на спину, испустил дух и умер.

Полицейский уже заводил понятых, следователь описывал труп. И спрашивал Катю, как она убила своего мужа?

Катя смотрела на все происходящее, как бы со стороны. Она видела себя, сидящую возле Сергея. Она не понимала, как такое могло произойти, что он опять был жив. Она же лично присутствовала на его похоронах, она видела, как забивали гроб с телом мужа. Она даже видела, как его снимали из петли полицейские. Она не понимала, на чью могилку она ходила. Она не понимала, как он мог второй раз умереть. Катя ничего не понимала, она рыдала и не могла произнести ни слова.

Только Зуля, сжав зубы, с точностью описывала то, что они все праздновали новый год, что приходил странный дед Мороз, что подарил дорогие подарки, а потом ушел, забыл мешок. Но вернулся, позвонил, и Катя пошла открывать дверь. А дальше она не знает, что произошло.

Но в целлофановом мешке лежал нож с Катиными отпечатками пальцев. И это был вещдок, который подтверждал, что мужа убила она. Катю подняли и повели в машину, труп накрыли темным мешком и понесли вниз из подъезда. Соседи стояли с открытыми ртами. Они не понимали, как всеми любимая новая соседка оказалась убийцей.

– А что случилось? – спрашивали друг у друга соседи. – Что произошло в девятнадцатой квартире.

– Катя убила бывшего мужа, – шептались все вокруг.

– Кошмар у них же четверо детей, как она могла это сделать? – радовались несчастью посторонние.

Зуля вышла на площадку и громко на всех закричала, чтобы все расходились по домам, потому что, это не представление, – это беда!

Глава 25

На улице ярко светило весеннее солнце. Лужи выпускали новые ручейки рек, наступила весна. С крыш громко капал растаявший снег. Все очищалось и дышало новой жизнью. Только Катя сидела в камере, где заключенных было сто пятьдесят человек. Кровати были двухъярусными и стояли в рядах по десять штук. На окнах были решетки. Женщины разбились на группы. Кто-то играл в карты, смеялся. Кто-то наводил марафет, используя просроченную косметику, – накладывая макияж из подручных средств, рисуя стрелки на глазах маркером. Кто-то подкрашивал помадой щеки и веки. У всех был так называемый отдых после трудового дня. Каждый ждал исполнения приговора. Женщины были разных возрастов от восемнадцати до семидесяти. Лица, как вся география мира. Здесь были и желтые, и черные, и носатые кавказцы, и узкоглазые калмыки. Будто оживала бывшая страна Советов со всеми братскими республиками. В одном помещении находились все социальные слои населения, начиная от уборщиц и заканчивая директорами заводов. Выражение лиц тоже было разным. У одних светились интеллектом глаза, у других тупое выражение искажалось злостью.

И это была очень страшная смесь: сочетание тупости и жестокости. Это взрывоопасная смесь, которая огнем выжигает все вокруг. А встречались даже смеющиеся лица. Это такие лица, которые все время находятся в движении и веселятся сами по себе. Губы вытягиваются в трубочку, затем начинают растягиваться в разные стороны, при этом глаза расширяются удивленно или суживаются и тогда из них вылетают маленькие смешинки. Эти смешинки разлетаются по камере, заражают своим смехом всех остальных и уже как заразное явление разбегаются, передавая эстафету остальным лицам. Создается хор, – одновременно релаксирующего смеха, который больше похож на патологию, потому что слезы текут из глаз всех заключенных, и они не знают, как успокоиться. Таким образом, выходит накопившаяся энергия жизни из тел уже давно умерших духовно людей.

Люди как будто бы живы и в то же время мертвы, потому что в душе такая пустота от случившегося и страх перед будущим, которого они не знают.

Катя уткнулась в свои руки и смеялась рыдая. Она обливалась слезами и не могла остановиться. Ей казалось, что она не переживет этого ужаса, который не хочет оставлять ее ни на минуту. Она очень боялась за детей, она не знала, когда она сможет увидеть их снова. Катя даже не знала на кого думать, кто хочет ее уничтожить? Этот человек не просто хочет убить ее, а медленно вытягивает из нее жизнь по частицам, разрывая душу на мелкие кусочки.

«Кто был этот человек в резиновых перчатках? Зачем ему я? Зачем ему Сергей? Зачем он убил его? Зачем, зачем, зачем. Столько вопросов! Этого никто не сможет выдержать! Я больше не могу, прости меня, Господи, я не могу больше!», – рыдала Катя.

И вдруг она стала кричать громко вслух, не слыша своего собственного голоса. Катя кричала душой, которая еще хотела зацепиться за эту жизнь. Плачь Кати был похож на смех сумасшедшей женщины. Она рычала в потолок, запрокинув голову наверх, и обращалась к невидимому миру, который находился не здесь, а там, выше неба. Катя рыдала в голос, она так громко кричала, что вакханалия общего смеха резко затихла. Все уставились на Катю. И наступила такая тишина, что Катя вдруг услышала, как плачет ее душа, после того, как на нее все это навалилось.

К ней подошла пожилая женщина, видно не раз сидевшая. Она махнула рукой всем, чтобы замолчали и сказала: «Пусть выплеснет всю грязь со дна души, омоет ее и начнет жить заново! Поплачь, дочка, мы все здесь из-за этих скотов сидим, отольются им на том свете наши унижения!».

Катя вся обмякла, упала на кровать и мгновенно заснула. Она не слышала, как в другой стороне камеры, кто-то из девочек подрался, из-за того, что не могли поделить кольцо, которое они нашли у Кати в ее посылке, которую ей прислала Зуля, спрятав его в коробку с чаем.

Но когда пожилая женщина подошла к ним и выхватила у них это кольцо, то увидела надпись, – «Одно кольцо чтоб всеми править». У нее глаза полезли не лоб, она быстро спрятала его к себе в карман и отвесила обеим девушкам по смачному подзатыльнику.