Все сидели и стояли совершенно неподвижно, как кого застало появление зверя. И жутко, и приятно было ощущать близость этой дикой, враждебной человеку силы... Густой румянец совершенно исчез со щек щеголеватого адъютанта, замененный цветом, близко подходящим к цвету его кителя, осовелые глаза жалобно моргали, нижняя губа отвисла и с нее что-то капало.
Под влиянием нервного напряжения, хмель испарялся из опьянелых голов; многие уже протрезвели окончательно.
— Асланка, мяса принеси, — сказал Хмуров и лег рядом с тигрицей и положил на нее свою голову. Пушистая ткань ковра, цепляясь за острые когти зверя, видимо беспокоила его, и эти крючковатые, вершковые когти, раздражительно ерзая, то выказывались во всем своем грозном величии, то прятались в мягких, бархатистых лапах. Хвост животного был вытянут совершенно прямо и только грязно-белый кончик его дрожал словно наэлектризованный.
Но тут случилось то, чего никто не мог ожидать, чего не предвидел даже, всегда на все готовый, Хмуров.
Высокий офицер в казачьем мундире, в широчайших штанах с синими лампасами, встал, пошатнулся, улыбнулся во весь рот, сделал какую-то многозначительную гримасу: погоди, мол, я удеру штуку, и направился к тигру.
— Брандман, ты куда? — спросил его Спелохватов.
Казак глупо улыбнулся и вдруг кинулся к зверю и со всей силы дернул его за кольчатый хвост.
В первую минуту никто не мог сообразить: что такое произошло.
Ошеломленный Хмуров кубарем пролетел по комнате и с размаха ударился об ломберный стол. Тигрица вскочила со страшным ревом и, прижав уши, дико озиралась по сторонам, как бы раздумывая, на кого ей броситься. Цепь свободно волочилась по полу. Аслан появился на пороге с куском мяса в руках.
Все оцепенели. Все боялись сделать хоть какое-нибудь малейшее движение; казалось каждому, что налитые кровью глаза раздраженного, свободного зверя устремлены именно на него и что если он пошевелит хоть бровью, то в то же мгновение в него вопьется эта темная пасть со страшно белевшими клыками, эти кривые, как ланцеты, острые когти.
Батогов сидел как раз против тигра; их отделяло не более двух шагов; ни на нем, ни около не было никакого оружия. Вероятно, густая борода Батогова на белом фоне его рубашки привлекла внимание зверя.
Тигрица припала, вытянулась и приготовилась к прыжку.
В окне, словно прилипшее к стеклу, показалось чье-то бледное лицо; два глаза горели ожиданием и томительной радостью; узкие губы складывались в отвратительную, конвульсивную улыбку.
Дверь в спальню затряслась под напором могучего тела; глухое рычание Гектора слышалось за этой дверью; со звоном отлетел плохо привинченный замок и, затрещав, распахнулись настежь обе половины, повиснув на полуоторванных косяках.
Две полосатые живые массы поднялись на дыбы, сцепились и с каким-то странным звуком (не то визг, не то рев, не то задавленное хрипение) покатились по полу, опрокидывая все встречное своим стремлением...
В углу, между камином и столом, разыгрывалась в эту минуту трагикомическая сцена. Спелохватов схватил сзади за руки щеголеватого адъютанта, поставил его перед собой, и, как в железных тисках, держал его в этом положении. Он, на всякий случай, живым щитом закрылся от предстоящей опасности.
— Спелохватов, что за пошлости, что за неуместные шутки, — захлебывался адъютант, силясь освободиться.
— Какие тут шутки, — спокойно, вполголоса утешал его Спелохватов. — Это простое чувство самосохранения... это вот видите ли... Да не барахтайтесь же; это, наконец, глупо, во-первых бесполезно, потому что из моих рук трудно вырваться, а во-вторых, вы этим скорее привлечете внимание тигра...
— Это подло... пустите... — лепетала жертва коснеющим от ужаса языком ..
— Не пущу, хотя это с моей стороны несколько эгоистично, зато благоразумно: по крайней мере, если тигру вздумается броситься на
ebooksa