На карте не значится

22
18
20
22
24
26
28
30

Машина майора еще стояла у крыльца. Очевидно, он приехал только что.

Через пять минут, которые не обошлись без некоторого шума при входе и в вестибюле, Борщенко постучал в дверь к майору и, получив разрешение, вошел.

Клюгхейтер был необычайно возбужден и нервно прохаживался по кабинету. Он посмотрел на Борщенко с неприязнью и холодно сказал:

- Я, как видно, ошибся в вас, Борщенко, и понял

это слишком поздно… Скажите, - Пархомов ваш протеже?..

- Да, майор. Это мой земляк, сослуживец и, если хотите, друг!

- А вы знаете, где он сейчас и что с ним?

- Где он, я знаю, а что с ним, - нет. И, признаюсь, это меня - и не только меня! - очень тревожит.

- Ну вот, я так и подозревал, что вы знали, куда он отправился. И быть может, не без вашего содействия?.. А знаете ли вы, что он натворил?..

- Нет, майор. Но могу предполагать.

- И это, стало быть, не без вашего ведома? - Майор покраснел от гнева. - Так вот! Он совершил какой-то взрыв на радиостанции и теперь никого туда не пускает, отстреливается… Вы представляете, чем все это кончится?!

- Конечно, майор.

- Что значит конечно?..

- Кончится его героической гибелью, майор!..

Клюгхейтер остановился против Борщенко и в упор посмотрел ему в глаза.

- И вы, Борщенко, видите героизм в том, что Пархомов своим геростратовским поступком вызовет такие карательные меры, какие будут стоить жизни сотням его невинных товарищей?! И ваших, разумеется, товарищей! Я вас не понимаю, Борщенко!..

- Это героизм потому, майор, что Пархомов жертвует своей жизнью ради жизни других! Именно ради вот этих самых своих товарищей, ради их освобождения!

- Что это значит, Борщенко?

- Это вы скоро поймете, майор. А не можете ли вы узнать, держится ли он еще? - Голос Борщенко дрогнул.

- Этим я и сам интересуюсь, но позвонить не могу: поврежден коммутатор.