Требовалось много ловкости, много уменья воспользоваться малейшими выгодами местности, чтобы идти по степи незамеченным по пятам двух людей, несомненно очень осторожных, очень отважных, проведших многие годы, полные опасных приключений и всяких случайностей в таежных дебрях.
Но Семен был травленный волк.
В степи он держался еще дальше от намеченной жертвы, чем в лесу.
Да здесь и не требовалось быть особенно близко к беглецам.
Степь не успела еще как следует зарасти травою. Трава не поднялась. Человека видно было за версту.
Петьку Семен оставлял обыкновенно позади себя версты на полторы, пробираясь один со своим медведем в густой траве, по буеракам, руслам, ручьев, мелким кустарникам, попадавшимся кое-где по степи в низких местах.
Иногда он забирал далеко в сторону, пускался в брод через мелкие озерца, через болота.
Но ни на минуту он не упускал из глаз беглецов.
Петьке издали он представлялся совсем маленькой точкой, и он шел за этой точкой, тоже, как Семен, переходя в брод речки и озерца, сворачивая в сторону там, где в сторону сворачивал Семен…
Он тоже ни на секунду не упускал из глаз Семена…
Иногда на него нападало отчаяние.
«Да когда же, наконец, все покончится?»
Ноги у него болели. От пота и от грязи рубашка под пиджаком расползалась и на швах, и на «живых» местах… Давно немазанные сапоги ссохлись, загрубели и стали как деревянные…
По вечерам, когда японец и его спутник останавливались на отдых, останавливался и Семен.
Тогда к нему под защитой сумерек подползал Петька.
Они закусывали все тою же сушеной козой и провизией, захваченной Семеном в лодке вместе с факелами, и спали поочередно.
Сперва Петька, потом Семен, потом опять Петька.
Утром Семен оставлял Петьку на месте ночлега, а сам шел дальше.
Петьке он приказывал сниматься только тогда, когда он Петьке едва будет виден…
Так прошло два дня.