— Посидите с нами, — предложила Эмма Густавовна и показала на кресло. — Видишь, Лили, товарищ тоже не уезжает.
— Это его дело, — отозвалась Лиля, продолжая стоять у окна.
— Это верно, каждый за себя решает сам, — подхватил Шрагин. — Но мой случай действительно дикий. Представьте себе, меня только что перевели сюда на завод из Ленинграда.
— Из Ленинграда? — радостно встрепенулась Лиля и подошла к столу, не сводя глаз со Шрагина.
— Да, из Ленинграда, а что? — спросил он.
— Это мой самый любимый город на свете, — тихо сказала девушка.
— Не забывай, Лилечка, что ты на всем свете знаешь только два города, — наставительно заметила Эмма Густавовна.
— Ах, мама, ничего ты не понимаешь! — устало произнесла Лиля и села в кресло.
— Да, так вот… — продолжал Шрагин. — Вопрос о моем переводе был решен еще до войны. Но наркомат тянул бумажную волынку, и практически меня оформили на здешний завод только вчера.
— Вот уж вовремя так вовремя! — покачала головой Эмма Густавовна.
— И всем здесь, понятно, не до меня. Но тем не менее кто-то все же обязан сказать мне, как я должен поступить?
— Вы что, хотите, чтобы вам кто-нибудь напомнил, что вы советский человек и рассчитывать жить тут при фашистах не имеете права? — насмешливо спросила Лиля.
— Лили, прекрати, пожалуйста! — по-немецки сказала Эмма Густавовна.
— Во всяком случае, — тоже по-немецки заговорил Шрагин, — вы, Лиля, не имеете никаких оснований думать обо мне скверно, а тем более говорить.
— Тогда мне остается только предполагать, — иронически и тоже по-немецки сказала Лиля, — что вас оставляют здесь партия, правительство и лично товарищ Сталин.
То, что они перешли на немецкий, почему-то сразу обострило разговор. Шрагин встал:
— Прошу меня извинить.
— Игорь Николаевич, пожалуйста, не уходите! — взмолилась Эмма Густавовна. — Хоть вы, может быть, поймете и пожалеете старого человека. Уже третий день мы с дочерью мучаем друг друга. Мне трудно… — Ее голос задрожал, и из глаз потекли слезы.
Лиля подбежала к ней, прижалась щекой к ее лицу.
— Мама, мамочка, но я сама не знаю, что делать! Успокойся ради бога!