На следующий день мы встали довольно рано, наскоро напились чаю, уложили свои пожитки в лодку и поплыли вниз по р. Лефу. Чем дальше, тем извилистее становилась река.
Течение становилось медленнее. Шесты, которыми мои спутники проталкивали лодку вперед, упираясь в дно реки, часто вязли, и настолько крепко, что вырывались из рук.
Почва около берегов более или менее твердая, но стоит только отойти немного в сторону, как сразу попадешь в болото. Среди зарослей скрываются длинные озерки. К вечеру мы немного не дошли до р. Черниговки и стали биваком на узком перешейке между ней и небольшой протокой.
Сегодня был особенно сильный перелет. Олентьев убил несколько уток, которые и составили нам превосходный ужин. Когда стемнело, все птицы прекратили свой лет. Кругом сразу водворилась тишина. Можно было подумать, что степи эти совершенно безжизненны, а, между тем, не было ни одного озерка, ни одной заводи, ни одной протоки, где не ночевали бы стаи лебедей, гусей, крохалей, уток и другой водяной птицы.
Вечером Марченко и Олентьев улеглись спать раньше нас, а мы с Дерсу, по обыкновению, сидели и разговаривали. Забытый на огне чайник настойчиво напоминал о себе шипением. Дерсу отставил его немного, но чайник продолжал гудеть. Дерсу отставил его еще, но чайник все же продолжал гудеть. Дерсу отставил его еще дальше. Тогда чайник запел тоненьким голосом.
— Как его кричи, — сказал Дерсу. — Худой люди.
Он вскочил и вылил горячую воду на землю.
— Как «люди»? — спросил я его в недоумении.
— Вода, — отвечал он просто. — Его могу кричи, могу плакать, могу тоже играй.
И долго еще говорил, этот первобытный человек о своем мировоззрении. Он представлял себе живую силу в воде, — и в тихом течении ее и во время наводнений.
— Посмотри, — сказал Дерсу, указывая на огонь. — Его тоже все равно люди.
Я взглянул на костер. Дрова искрились и трещали. Огонь вспыхивал то длинными, то короткими; языками, то становился ярким, то тусклым; из углей слагались замки, гроты; потом все это разрушалось и созидалось вновь. Дерсу умолк, а я долго сидел и смотрел на «живой огонь».
В реке шумно всплеснула рыба. Я вздрогнул и посмотрел на Дерсу. Он сидел и дремал. В степи попрежнему было тихо. Звезды на небе показывали полночь. Подбросив дров в костер, я разбудил гольда, и мы оба стали укладываться на ночь.
На следующий день мы все проснулись очень рано.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух, и с шумом; и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землею, но по мере того, как становилось светлее, поднимались все выше и выше.
До восхода солнца мы успели отплыть от бивака верст восемь и дошли до горы Чайдынза, покрытой ильмом и осиной. Здесь долина реки Лефу достигает шириной более сорока верст. С левой стороны ее на огромном протяжении тянутся сплошные болота. Лефу разбивается на множество рукавов, которые имеют десятки верст длины. Рукава разбиваются на протоки и в свою очередь дают ответвления. Эти протоки тянутся широкой полосой по обе стороны реки и образуют такой лабиринт, в котором очень легко заблудиться, если не держаться главного русла и польститься на какой-нибудь рукав в надежде сократить расстояние.
Мы плыли по главному руслу, и только в случае крайней нужды сворачивали в сторону с тем, чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки эти, заросшие лозой и камышами, совершенно скрывали нашу лодку. Мы подвигались тихо и нередко подходили к птицам ближе, чем на ружейный выстрел. Иногда мы задерживались нарочно и подолгу рассматривали их.
Прежде всего, я заметил белую цаплю с черными ногами и желто-зеленым клювом. Она чинно расхаживала около берега, покачивала в такт головой и внимательно рассматривала дно реки. Заметив лодку, птица подпрыгнула два. раза, грузно поднялась на воздух и… Отлетев немного, снова опустилась на соседней протоке.
Потом мы увидели выпь. Серовато-желтая окраска перьев, грязно-желтый клюв, желтые глаза и такие же желтые нош делают ее удивительно непривлекательной. Эта угрюмая птица ходила сгорбившись по песку и все время преследовала подвижного и хлопотливого кулика-сороку. Кулик отлетал немного, и как только садился на землю, выпь тотчас же направлялась туда шагом; когда подходила близко, бросалась бегом, стараясь ударить его своим острым клювом. Заметив лодку, выпь забилась в траву, вытянула шею и, подняв голову кверху, замерла на месте. Когда лодка проходила мимо, Марченко выстрелил в выпь, но не попал, хотя пуля прошла так близко, что задела рядом с ней камышины. Выпь не шелохнулась.
Дерсу рассмеялся.
ebooksa