Всемирный следопыт, 1928 № 04

22
18
20
22
24
26
28
30

— Февраль, март, апрель, май, июнь — считает он, пригибая пальцы. — Ох, чорт возьми! Еще полгода!..

Серая, обитая бумагой стена показалась совсем грязной.

Над крышей радио-станции, заброшенной в тысячеверстное безлюдье, пролетел бездомный ветер. От мертвых берегов Новой Земли принес он свое дыханье и здесь, на пустынном Канином носу, заплакал о жуткой тоске.

Чувствуя, что не вынести тоскливых песен ветра, Горшков потянулся к наушникам…

Вдруг мембраны в раковинах заколебались, и привычным ухом он уловил вызов. Точно по волшебству изменилось настроение Горшкова. Тоски словно не было никогда. Рука машинально схватилась за ползун самоиндукции, два-три поворота — резонанс найден — и карандаш быстро забегал по чистому листу вахтенного журнала.

— Что такое? — удивленно насторожился Горшков.

Из океана эфира неслась мелодия звуков и из них слагалась депеша:

«На двух самолетах на высоте Канина в разведке за тюленем держите связь»

Из океана эфира неслась мелодия звуков, и из них слагалась депеша…

Дальше пожелание всего хорошего и раковины телефона умолкли. Горшков вне себя от радости сбросил наушники и, схватив подмышку журнал, выбежал из рубки.

Горшков спешил в помещение команды станции, чтобы здесь поделиться с товарищами своей новостью, которую принесли электро-магнитные волны.

«Самолеты над океаном, как это интересно и ново!» — захлебнулся он радостью.

Горшков ожидал, что его сообщение произведет на замкнувшихся в хмурой тоске товарищей ошеломляющее действие. Но зайдя в помещение команды, он молча остановился.

Посреди комнаты стоял человек, одетый в малицу, расшитую разноцветными лоскутьями. Сильно жестикулируя руками, он что-то рассказывал. На вошедшего Горшкова никто из товарищей не обратил ни малейшего внимания. Тесно столпившись вокруг рассказчика, они слушали мало понятные и ломаные слова туземца.

Речь, которая звучала не так, как надоевшие консервированные разговоры товарищей, завлекла и Горшкова. Он узнал в говорившем самоеде Илью Лед-кова, единственного гостя и представителя внешнего мира, изредка посещающего одиноко заброшенную на пустынном Канином носу радио-станцию.

Полученная с воздуха весть как-то. забылась…

Вечером пили чай.

В общей комнате сбился весь маленький мир Канина носа. Весело болтали, спорили, смеялись, и вечер, совсем не похожий на многие, полные тоски и однообразия, пролетел незаметно.

Самоед Илья, сопя и отдуваясь, пил чай. Пот градом катился по его скуластому с маленькими раскосыми глазами лицу, а из ворота его легкой малицы валил, как из трубы, пар.

Сахар для него был, видимо, очень большим лакомством. Сначала он брал его немного, но потом, освоившись, он чаще протягивал свою заскорузлую, покрытую струпьями руку, и белые куски рафинада исчезали один за другим.

Набив рот сахаром, он отдавался блаженному действию сладости. Все его лицо расплывалось в приятную, с оттенком лукавства, улыбку, морщины на лбу разглаживались, и узенькие щелочки косых глаз закрывались, щурясь по-кошачьи. Когда большой медный самовар был осушен, Илья, забрав остатки сахара, отошел от стола.