— А мы, как прогнали тебя со станции, так пошли далеко за железную дорогу. Верст много будет… Плохо теперь гадать…
Я ей не ответил. Она была мне не по сердцу, да и жрать хотелось.
Газун разгуливал по табору и посматривал на всех. Потом подошел к старухе:
— Ну, как, много нагадала?
Газун, как каждый конокрад, знает, что цыганка с пустыми руками не возвратится в табор. Газун ждал другого ответа: что скажет она о конях, которых высмотрела при гадании?
— Ходили мы далеко за станцию, — тихо загудела она. — К самой речке. Мезенкой зовут речку. Ой, хороши там кони! Давно таких мои глазыньки не видели. Золото за них получишь. Два таких хороших сивых стояли, сытый вороной и приметный конь — белый, в серых яблоках.
И она растолковала ему место, где пасутся кони, чьи они, как дорога идет к ним, и добавила:
— Я на путанных дорожках соломки с тряпочкой, примету привязала. Не заблудятся наши…
Трещали в огне сухие сучья. В котле сипела вода. Цыгане развалились у костра. Ребята подбегали к огню, жадно нюхали пар, потом отбегали и с криком кувыркались по траве. Туся устало зевала и сидела подле Михалы. Она прислушивалась к словам матери Михалы. Старуха повторяла Газуну одни и те же слова, но он, должно быть, ее уже не слушал, а думал, когда бы этих коней прибрать к рукам. Огонь бродил по его умному волосатому лицу. Беспокойно высасывал Газун дым из трубки и выдувал его сжатыми в колечко губами. Острый глаз его с какой-то насмешкой глядел в костер. Видно было, что он разгорелся желанием сейчас же послать цыган за конями. Старуха не замечала, что он ее не хочет больше слушать, дергала его за поддевку и без умолку гудела ему в уши.
— Что ты меня вертишь, старая мельница! — неожиданно заорал на старуху Газун и ударил трубкой о сапог. — Что ты мне уши ломаешь словами? Кони уже наши! Наши кони!.. О чем ты тревожишься?
Все захохотали. Старуха поняла, что надоела Газуну.
— Ты давно бы сказал, что все понял, — разозлилась она. — Зачем я глотку понапрасну порчу?
— Тебя, дуру ярмарочную, разве остановишь! — грубо сказал Михала. — Разжужжалась!..
Туся тоже напала на старуху:
— Растрепала язык, беззубая!..
— Ну, я молчу, молчу, как пещера, — сказала старуха и, не глядя ни на кого, подбросила сучьев в огонь.
Туся расплела косу, сняла с волос цепку из серебряных сербских монет. Я подсел к ней и напомнил про нашу встречу на станции:
— А я по твоей цепочке подумал, что вы сербские.
— Цепочка от матери-покойницы осталась. Она сербиянка была. — И стала Туся расспрашивать, как я попал на станцию Песочная.
Глядя на ее приветливое, загорелое до-черна лицо, я сказал:
ebooksa