— Хорошего мало, — тихо произнес бывший шахтер, — то вроде бы ничего, дышит ровно, то беспокойство ощущает. Вредно ему в болоте, держится, чувствую, из последних сил.
Речкин услышал их негромкий разговор. По себе он чувствовал, что тоже держится из последних сил. Дышалось трудно, с трудом открывались глаза. Отяжелели веки. Чувствовал губительность воздуха, насыщенного гнилью, болотным газом. Хотелось сосредоточиться на чем-то важном, на том хотя бы, как быть, если немцы действительно ушли и засады не оставили. Сосредоточенности не получалось. Пустое лезло в голову. Лезло навязчиво, безотрывно. Думалось о том, что однажды ему уже приходилось переживать то, что переживал он в настоящем. Главное — не первый раз он думал об этом. Шел ли лесной тропой, сидел ли в засаде, в самый, казалось бы, неподходящий момент виделось ему, что и шел-то он когда-то этой тропой, хоронясь чужого взгляда, сидел в засаде, выглядывая врага.
— Где наши Лени?
— Пошли глянуть, что там да как.
— Когда вернутся?
— Обещали через час. Теперь меньше осталось.
Речкин слышал разговор Пахомова и Козлова, а ощущение того, что с ним все это уже было, не проходило. Казалось, что и в этом болоте он лежал однажды, укрывался в зарослях именно этого тростника. И эта береза-трезубец маячила перед глазами. И сам он был то ли ранен, то ли болен.
— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант!
Не сразу дошло до сознания, что Пахомов пытается дозваться его.
— Ты чего, сержант?
— Может, двинем к берегу, раз такое дело?
— Какое?
— Если немчура ушла.
— Вот именно, если…
— На берегу передохнем. Отдышитесь.
— Вернутся ребята, тогда решим, — сказал Речкин, смежил веки, задумался о том же.
Было. Все так и было. И лежал, и ощущал боль. Вот только где и когда? Почему появляется это ощущение? Для чего оно?
Лейтенант намеренно стал терзать себя вопросами. Пытался найти хоть какие ответы. Чтобы хоть как-то отделаться от пустых, как ему казалось, раздумий. Ведь не был же он в этих местах, никогда в жизни не был. «Может, зов крови? — спросил себя Речкин. — Может быть, сидит во мне и говорит мой далекий пращур? Но для чего? Почему он именно сейчас или в подобные моменты, когда нависает опасность, доносит до меня то, что, быть может, выпадало на его долю. Хочет предостеречь? Смотри, мол, было и со мной такое. И били меня, и убивали, загоняли в леса, в болота, но я выжил, иначе не было бы тебя. Иначе не было бы всех нас, а значит, и России. Мы выжили под татарами, на нас кто только не нападал. Мы и крались тайными тропами, и в засадах сидели. Держись и ты. Тебе себя продолжать, свой род, Россию. Сил не останется, а ты держись».
То, что еще совсем недавно казалось пустым, наполнилось смыслом. Воспринималось как необходимость, которая приходит в минуты крайней опасности, ибо нет большей опасности для человека, чем та, что расслабляет волю. Сил не станет, а ты держись!
— Вы чего, товарищ лейтенант? — услышал он голос Пахомова. Понял, что задумался вслух.
ebooksa