Двигая спортсмена вперед, он растолкал ряды зрителей и собрался уже вскочить на эстраду... Но места там не оказалось, оно было занято... И кем?! Свиньей, громаднейшей свиньей, колоссальным продуктом двух американских пород— «полэнтчайн» и «редджерси», трехлетней свиньей, проданной за двести пятьдесят долларов, еще когда она весила тысячу триста двадцать фунтов. Совершенно феноменальной свиньей, длиной около восьми футов, а высотой около четырех, причем окружность ее шеи равнялась шести футам, корпуса — семи с половиной, вес же ее (в данный момент) составлял тысячу девятьсот пятьдесят четыре фунта! Вот этот-то образец семейства «суилльенн» и был привезен из Техаса!.. О его приезде кричали все афиши Цинциннати, и его привел на эстраду при громких рукоплесканиях счастливый владелец!
Так вот перед какой новой звездой померкла звезда Тома Крабба!
Сраженный такой неожиданностью, Джон Мильнер остановился, затем, сделав знак Тому Краббу следовать за ним, отправился обратно в отель, выбирая самые пустынные улицы. И если когда-нибудь городу Цинциннати представлялся случай вернуть себе название Поркополиса[133], которое у него отнял Чикаго, то это было именно тридцатого мая 1897 года.
Глава III
ЧЕРЕПАШЬИМ ШАГОМ
Получена от мистера Германа Титбюри из Чикаго сумма в триста долларов — уплата штрафа, к которому он был приговорен судом 14-го числа текущего месяца за нарушение закона, касающегося спиртных напитков.
Кале, штат Мэн, 19 мая 1897 года.
Таким образом, Герману Титбюри пришлось подчиниться наложенному на него взысканию, и судья Р. Т. Ордак, продержав его три дня в тюрьме, нашел возможным этим удовольствоваться.
И пора было! Девятнадцатого числа в восемь часов утра нотариус Торнброк произвел шестое метание костей и заинтересованного партнера уведомил телеграммой в Кале.
Жители маленького городка, оскорбленные тем, что один из партнеров матча Гиппербона скрывался под вымышленным именем, не проявили к нему теплых чувств. Как только сторож открыл двери тюрьмы, Герман Титбюри направился в гостиницу. Никто его не провожал, никто не оборачивался посмотреть, когда он шел по улице. Впрочем, чета эта не очень дорожила приветствиями толпы и желала только одного — как можно скорее уехать из Кале. Уже в гостинице, за утренним чаем, они занялись приведением в порядок своих счетов.
— Сколько мы истратили со дня нашего отъезда из Чикаго? — спросил супруг.
— Восемьдесят восемь долларов и тридцать семь центов,— ответила его супруга.
— Так много?
— Да, и это при том, что мы совершенно не тратили зря денег во все время пути.
Всякий, у кого в жилах не текла кровь Титбюри, был бы очень удивлен такой небольшой цифрой расходов. Но правда и то, что эту сумму должны были еще порядочно увеличить взысканные с них триста долларов штрафа, которые произвели довольно значительное кровопускание в кассе супругов.
— Только бы сегодняшняя телеграмма не заставила нас отправиться на другой конец света! — проговорил со вздохом мистер Титбюри.
— Придется, во всяком случае, этому подчиниться,— решительным тоном объявила миссис Титбюри.
— Я предпочел бы отказаться...
— Опять! — вскрикнула властная особа.— Чтобы ты больше никогда не говорил о том, что хочешь отказаться от возможности выиграть шестьдесят миллионов долларов!