Швейцарский Робинзон; Вторая родина,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Они сослужат нам, — уверенно произнес я, — хорошую службу. Обычно их варят в большом количестве воды, а потом достают дуршлагом. Воду процеживают через марлю и дают хорошенько отстояться и остыть. Постепенно поверхность покрывается довольно плотной пленкой из зеленого воска, конечно, не такого густого, как пчелиный, но вполне пригодного для обжигания. К тому же он обладает очень приятным запахом.

Выслушав мой рассказ, Фриц сразу принялся за сбор ягод и быстро наполнил ими один из мешков, висевших на осле. Потом мы собирали ягоды вместе и, только закончив работу, продолжили свой путь.

Вперед продвигались довольно быстро и вскоре вышли к леску с дикими фиговыми деревьями не совсем обычного вида; в мякоти их сочных, терпковатых на вкус плодов округлой формы скрывалось множество малюсеньких зернышек. Присмотревшись внимательней, можно было заметить, что при малейшей царапине на стволе появляется нечто вроде смолы, или камеди. Под воздействием солнца и свежего воздуха вытекающая жидкость тут же застывала. Новое открытие привлекло внимание Фрица; этот каучук напомнил смолу вишневых деревьев, которую мальчик собирал у себя на родине, используя ее иногда вместо клейстера и клея. Боясь ошибиться, юный естествоиспытатель сначала не осмеливался даже дотронуться до деревьев, чтобы взять пробу. Но немного погодя собрал все же небольшой комочек смолы, послюнявил его и попытался размять. Камедь оставалась твердой, и Фриц хотел уже выбросить ее, но неожиданно, вероятно от тепла пальцев, комочек стал податливым, Фриц растянул его, и он снова сжался сам по себе.

От неожиданности юноша воскликнул:

— Посмотри, отец! Похоже, смола фиговых деревьев и есть тот самый каучук, или эластичная резина; ее можно растянуть, и она снова сжимается!

— Что ты говоришь? — едва не запрыгал от радости я. — Это поистине бесценное для нас открытие. Ведь каучук не что иное, как молочный сок, вытекающий при малейшем надрезе в коре определенных пород деревьев — особенно так называемых каучуковых. В Швейцарию его привозят обычно через Португалию и Францию, а добывают в южноамериканских странах — Бразилии, Гвиане и Кайенне[29]. Чаще всего он появляется в Европе в виде темных бутылочек: дикари, которые его собирают, смазывают им, пока сок еще свежий и жидкий, маленькие глиняные бутылочки; затем подвешивают их над дымящимся костром, где сок подсыхает и приобретает темный цвет. Иногда на бутылочках вырезают разные фигурки, орнаменты. Наконец, внутреннюю глиняную бутылочку, скрытую под смолистым сюртуком, разбивают и толкут, а осколки вытаскивают через горлышко — в результате получается удобный гибкий сосуд из каучука, практичный, небьющийся и легко перевозимый. Между прочим, как ты понимаешь, ему можно придать любую форму. Со временем, если не оплошаем, у нас появятся ботинки и сапоги из него.

На радостях мы не заметили, как вышли на опушку кокосового леска и увидели большую бухту. Слева возвышался мыс Обманутой Надежды — конечный пункт наших прежних поисковых вылазок, а впереди начинались заросли бамбука, в которые мы не осмелились войти. Взяли левее, вышли к Вышке; там рос сахарный тростник, можно было самим полакомиться и собрать сладостей для всего нашего семейства. Довольно увесистую связку мы привязали к мешку с восковыми ягодами, висевшему на осле. Тростины покрепче и послаще заменяли нам посохи. Идти, правда, пришлось недолго, тыквенный лесок находился почти рядом. Мы освободили осла от временной ноши, которую он тащил без ропота, положили сахарный тростник на санки-волокушу, и господин Осел был принужден теперь тащить все.

Ничего особенного в дороге больше не произошло. В скором времени мы оказались в объятиях родных, подробно рассказали о нашем путешествии и о нашей добыче, обрадовавшей, конечно, всех без исключения. Но особенную радость доставили ребятам попугаи. Вкусно поужинав, мы взобрались на дерево, подняли наверх веревочную лестницу и со спокойной душой отправились отдыхать.

Глава четвертая

 Взорвано разбитое судно. — Побег осла и что за этим последовало. — Поимка и приручение буйвола, шакала и орла. — Сезон дождей.

На следующее утро все в один голос закричали: «Делаем свечи! Делаем свечи!» И как я ни отнекивался и ни сопротивлялся, в конце концов пришлось уступить. Мы тотчас приступили к изготовлению свечей из ягод воскового растения: выбрали самый большой котел, наполнили доверху ягодами, поставили на огонь и, пока ягоды варились, скручивали фитили из ниток распущенной парусины. Когда же в котле образовалась густая масса зеленого цвета с приятным запахом, перелили ее в другой котел и стали раз за разом окунать туда фитили, пока они не обросли достаточно плотным слоем воска. Затем для окончательного затвердевания свечей их развесили на ветках в тенистых местах. Самоделки вышли, конечно, не без изъяна — не очень гладкими, не очень ровными и не очень толстыми. С наступлением темноты мы их опробовали — фитили горели ровно и ярко. Довольные результатами, все не спеша разделись и легли почивать в нашем Воздушном замке.

Успех со свечами воодушевил нас на новые деяния. Матушка, например, давно мечтала сбить сливочное масло из сметаны, которой было у нас в избытке. И я догадался, как исполнить ее желание.

План был прост. Большую тыкву, очищенную изнутри от семян и мякоти, мы наполнили сметаной, плотно закрыли крышкой и положили в середину большого, прикрепленного концами к четырем столбикам полотнища парусины, моментально провисшего; ребята, ухватившись за края, попеременно тянули его на себя, при этом сметана внутри тыквы беспрерывно колыхалась. Для такой работы не требовалось ни особых знаний, ни особого напряжения, ее можно было выполнять даже сидя. Так с шутками-прибаутками, играючи, мы получили отличное масло.

Намного сложнее оказалось другое. Поскольку наши санки-волокуша были громоздки и тяжеловаты для животных, мне с помощью привезенных с разбитого корабля колес захотелось соорудить небольшую телегу. Повидав на своем веку немало экипажей разного устройства, я наивно полагал, что смастерить это не составит особого труда. Но где там! Собрав необходимые инструменты — топор и пилу, доски и железо, буравы и молот, гвозди и винты, — призадумался: как быть дальше, с чего начать? Только теперь стало ясно: недостаточно знать теорию, нужна практика, нужно знать дело, за которое берешься.

После многочисленных неудачных попыток все же удалось соорудить нечто вроде двухколесной телеги, далекой, конечно, от совершенства, но вполне пригодной, например, для перевозки урожая.

Настал черед заняться и Палаточным домом. Со временем он превратился в своего рода перевалочный пункт и складское помещение, где хранились провиант, оружие и боеприпасы. Его нужно было укрепить и защитить от нападения зверей и, возможно, дикарей, которых мы больше всего боялись. Для этой цели как нельзя лучше подходило заграждение из колючих кустарников, так сказать, живая изгородь. В результате местность возле моста, если его разобрать, удалив несколько досок, оказывалась недоступной, но на всякий случай нами был установлен форпост с двумя пушками с пинасы.

Работая на суше, мы не забывали о разбитом корабле и его грузе — множестве нужных и полезных вещей, например, одежды, которая у нас порядком поизносилась. Не мешало, безусловно, перевезти несколько пушек и установить их за колючим «забором», чтобы противостоять противнику при нападении и со стороны моря, и со стороны суши.

Как только выдался первый погожий денек, я с тремя старшими ребятами направился к разбитому судну. Внешне там все выглядело вполне пристойно, но, присмотревшись, легко было понять, что скорая гибель корабля неминуема, ветер и непогода неспешно, но верно вершили свое дело. Как я и полагал, матросских сундуков и боеприпасов оказалось более чем достаточно; кроме них мы облюбовали еще батарею с четырехдюймовыми пушками, надеясь переправить ее на берег по частям — иначе было невозможно.

Понадобилось несколько рейсов к гибнущему судну. Пинасу и катамаран мы заполняли до отказа — брали доски, оконные рамы, двери, инструменты, необходимые для новой жизни. Наконец вывезли, кажется, все, что могли, и тогда решили взорвать корабль. Больше ни он нам, ни мы ему были не нужны. Впрочем, после взрыва основную часть деревянных обломков, пригодных для строительных работ, должны были подогнать к берегу ветер и течение, как мы надеялись, и тогда нам не составит труда выловить их и пустить в дело.

Чтобы выполнить задуманное, пришлось выкатить специально оставленный на корабле бочонок с порохом в трюм, с большой предосторожностью, как можно глубже просунуть палку с горящим фитилем в пробоину и, распустив паруса, быстренько уносить ноги. По моим подсчетам, взрыв пороховой бочки следовало ожидать к ночи, поэтому я предложил поужинать на небольшом мысе, в полной безопасности. Действительно, как только стемнело, раздался оглушительный грохот и в небо взметнулся огненный столб. Наш план удался: бочка взорвалась и разнесла судно в щепки. Вот теперь мы по-настоящему осознали, что остались одни, что связь с родиной потеряна, и, быть может, навсегда. Горько, но непреложный факт, с которым надо было считаться! Не проронив ни слова, мы направились к палатке; я слышал тайные вздохи и всхлипы ребят, да и сам еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Корабля, нашего верного и надежного друга, больше не существовало.

Однако ночной покой смягчил боль утраты.