Швейцарский Робинзон; Вторая родина,

22
18
20
22
24
26
28
30

Нам захотелось исследовать истоки ручейка, вытекавшего из довольно большой расщелины в скале на высоте нескольких футов над землей. Мы вошли в нее. Горная порода была рыхлой, но передвигаться по ней можно было, не прилагая особых усилий, без напряжения. Потом Фриц увидел новый проход, вполз в него и сообщил, что впереди большая внутренняя пещера. Я поспешил к сыну, дабы убедиться, что в этой пещере нет змеенышей. Жак и Эрнст остались стоять во внешнем гроте. Мы с Фрицем прошли еще немного вперед до того места, где можно было стоять во весь рост.

Первое, что мы сделали, так это несколько раз выстрелили из пистолетов; гулкое и длительное эхо свидетельствовало о том, что пещера огромных размеров. Чтобы осмотреться, пришлось зажечь две свечи. Фитиль с кресалом и восковые свечи мы на всякий случай всегда носили с собой в походных сумках. Выстрелами я хотел проверить чистоту воздуха. Свечи горели хорошо, значит, можно было без боязни сделать несколько шагов в глубь пещеры; вредных газов и здесь не чувствовалось; очевидно, свежий воздух поступал сюда постоянно.

Но все равно вперед мы продвигались с большой осторожностью, постоянно оглядывались, старались получше рассмотреть окружающее пространство. Вдруг Фриц удивленно воскликнул:

— Отец, кажется, новая соляная пещера! Посмотри, как все сверкает, какие мощные соляные блоки! И на стенах, и на полу! Великолепные кристаллы!

— Не спеши с определением, мой сын, — ответил я. — Вполне возможно, это вовсе не кристаллы соли. И знаешь почему? Стекающая по ним вода не мутнеет и, как я попробовал, не имеет соленого привкуса. Поэтому я предполагаю, что мы находимся в редкостной пещере с горным хрусталем.

— Но это же еще лучше! — радостно крикнул Фриц. — Значит, можно считать, что мы нашли клад, нашли драгоценности!

— Разумеется, можно, — сказал я, — но весь вопрос в том, для чего они нам? Как их использовать в нашем положении? Для нас эти кристаллы, что самородок золота для Робинзона Крузо.

— Ну и пусть! А я все равно отобью кусочек, нужно же как следует изучить его строение. Смотри, какой хороший образец! Абсолютно правильный кристалл! Правда, почему-то темноватый и почти непрозрачный!

— Сейчас объясню. Во-первых, никогда не спеши с выводами. Ты хотел бы, чтобы твой камешек был таким же светлым, как и другие, которым еще надо вырасти. Все эти великолепные массы кристаллов, шестигранные столбики, завершающиеся шестигранными пирамидами, растут в различных направлениях из твердой кристаллической породы, которая смешалась с тонкими глинистыми частицами и потому непрозрачна; эту породу называют материнской, и в ней действительно можно разглядеть даже невооруженным глазом тонкую паутину каких-то иголочек — они являются, конечно, зародышами кристалла. Кусок такой материнской породы со скопищем пирамид называют друзой. Она состоит из большего или меньшего количества мелких и крупных кусков, которые совершенно срослись своими широкими нижними частями. Если такой кристалл отколоть от друзы, он сразу темнеет и становится непрозрачным, что вызывается, возможно, массой мельчайших трещинок, которые распространяются внутри кристалла, вероятно, вследствие сотрясения от удара.

— А как же отделить от породы светлый и прозрачный кристалл? — спросил Фриц.

— Его нужно осторожно выцарапать и в любом случае молотком надо бить только по породе, а не по хрустальным столбикам.

Так беседуя, мы продолжали обследование этой необычной пещеры. Фрицу удалось оторвать одну хрустальную друзу с изящнейшими пирамидами, весом фунтов[57] десять, — неплохой экспонат для нашего музея. Свечи между тем почти полностью догорели, остались небольшие огарки. Поэтому я решил возвращаться назад. На прощание Фриц выстрелил еще раз, и раздавшееся эхо подтвердило наши догадки — до конца пещеры было еще далеко.

Когда мы вышли из пещеры через ту же самую расщелину возле ручья, то увидели прежде всего Жака, он стоял и плакал навзрыд. Но, заметив нас, мальчишка вытер слезы и, радостно крича, бросился навстречу. Добрый малый думал, что мрачное ущелье поглотило нас навеки и он никогда не увидит ни папу, ни брата.

Пока Фриц показывал успокоившемуся братишке хрусталь и рассказывал о пещере, я пошел в сторону болота. Там стоял наш вечно размышляющий Эрнст. Он воткнул по кругу тонкие и прямые бамбуковые прутики и переплел их расщепленными бамбуковыми полосками так, чтобы вверху образовалось нечто вроде воронки диаметром почти в три дюйма; острые концы прутиков слегка выступали над горлышком воронки. Сама же воронка, по словам мальчика, должна была крепиться к другой, пузатой и длинной, плетенке с днищем; узкое горлышко приходилось примерно на середину этого сооружения. Рыба, считал Эрнст, попадает туда как в западню, к тому же повернутые внутрь острые концы бамбуковых прутьев не дадут ей уйти на волю.

Я сразу понял предназначение этой самоделки и похвалил изобретателя за выдумку и за отличное воплощение своей идеи в жизнь.

— А я еще застрелил змееныша боа! — сообщил радостно мальчик. — Он здесь, рядом с ружьем, прикрытый камышом. В длину уж точно четыре фута, а в толщину с мою руку.

— Если быть точным, ты застрелил большого угря, — рассмеялся я, когда увидел то, что лежало под камышинками. — Красивый, крупный и жирный угорь. Сегодня вечером и поджарим его, отличный получится ужин!

Подбежали другие мальчики. Они тоже стали смеяться и дразнить Эрнста, принявшего рыбу за змею. Но Эрнст спокойно и с достоинством ответил:

— Совсем несмешно! Я подумал, раз мы пошли искать змей, значит, они всюду. Ошибиться может каждый.

Потом мы упаковали «рыбные снасти» и добычу Эрнста, кристаллы Фрица и пошли домой, минуя болото, держась ближе к скалам, так как здесь было суше.