Недоступная девственница

На мгновение чувство признательности заслонило трагизм ситуации: Боже, как же он, должно быть, клянет себя, подумала Модести. Ведь Уилли ждал подвоха с того самого момента, как только Лиза появилась в «Тредмилле», он заранее предполагал обман, и тем не менее девушка-альбинос сумела его провести. Невероятно, но ей все же это удалось. Уилли никогда себе этого не простит… Если только у него будет возможность для самобичевания, с горечью подумала Модести.

Она бросила взгляд на Брюнеля и девушку, потом посмотрела на Чанса и Муктара. Все молчали, словно не замечая, что Модести пришла в сознание. Рядом ворочался и тихо стонал Джайлз. Жако, казалось, дремал, Адриан Чанс что-то помечал карандашом на полях журнала, Брюнель читал воспоминания генерала де Голля.

Лиза равнодушно смотрела в иллюминатор. На лице ее застыло напряженное выражение, никаких признаков торжества или удовлетворенного самолюбия. Она смотрела на проплывающие мимо облака, но, казалось, не видела их, а внимательно к чему-то прислушивалась. Потом она повернула голову, и ее взгляд остановился на Модести — в глазах Лизы не было ни малейшего интереса, с таким же успехом она могла бы смотреть на совершенно незнакомого человека, волею обстоятельств оказавшегося ее спутником по полету. И ни разу ее глаза за темными стеклами не взглянули в сторону Уилли Гарвина.

То, что она сделала, не доставляет ей удовольствия, отметила Модести. Непонятно, но надо запомнить, это может пригодиться. Перелистывая страницу, Брюнель оторвал взгляд от книги, равнодушно взглянул на Модести и снова погрузился в чтение.

В данный момент ничего нельзя было сделать, вообще ничего. Данная расстановка сил вариантов не предполагала. Модести переборола очередной приступ тошноты и стала анализировать ситуацию в целом. Влипли мы основательно, думала она. Если бы Модести позволила дать волю чувствам, ее парализовал бы страх — единственная эмоция, естественная в данной ситуации. Но мы же живы, подбадривала себя Модести, и будем живы еще какое-то время. В прошлом у них с Уилли случались неудачи, и практика показала, что даже из самых безнадежных ситуаций есть выход. Возможно, это не следует рассматривать как правило, может быть, на этот раз им и не удастся выкарабкаться, но это же не значит, что надо опустить руки и не искать путей к спасению! Необходимо полностью сосредоточиться и ждать подходящего момента.

Очень важно было определить мотивы Брюнеля. Если бы он действовал из мести, то сейчас все уже были бы покойниками. Следовательно, есть иные причины. Координаты Новикова? Возможно, но дело не только в них. Брюнель не мог знать наверняка, что Джайлз Пеннифезер тоже приедет во Францию. Значит, что-то другое?

Модести вспомнила разговор с Брюнелем в пентхаузе. Тогда он сказал, что месть как таковая ему неинтересна, говорил, что считает себя реалистом. Пока у Модести не было оснований сомневаться в этом: Брюнель впечатляюще продемонстрировал свое кредо. Следовательно, путешествие в Руанду преследует какую-то цель и, скорее всего, не единственную. Она задумалась и, не найдя ответа на свои вопросы, расстроилась: трудно противостоять противнику, чьи мотивы даже не поддаются анализу. Все равно что драться с завязанными глазами.

Она с деланным спокойствием еще раз огляделась. Какую цель они преследуют такой тактикой? Чанс и Муктар должны были бы радоваться. Альбиноске следовало бы сиять от счастья или, по крайней мере, самодовольно улыбаться. А Брюнель? О его реакциях Модести ничего не знала. Ясно было только одно: сейчас инициатива принадлежит ему, и он непременно воспользуется ею для достижения своей цели, действуя, как ему подсказывают его врожденное коварство и холодная жестокость.

Цель, цель… Мучительно размышляя, Модести незаметно наблюдала за противниками — она изучала их, пыталась проникнуть в их замыслы, но всякий раз мысль ее заходила в тупик, и невозможность верно проанализировать ситуацию будила загнанный в подсознание страх. В зыбком болоте неопределенности она никак не могла найти твердую почву, от которой можно было оттолкнуться и сделать шаг навстречу противнику. Возможно, шанс появится, когда они приземлятся, может, даже раньше, но в любом случае надо только ждать и быть наготове. Модести не сомневалась, что Уилли Гарвин тоже понимает это.

Модести снова посмотрела на Уилли. Он сидел слева от нее и немного впереди. За все это время он даже не шелохнулся, но застежка на его спине сдвинулась еще на один дюйм вверх. Сейчас она уже находилась чуть выше спинки стула, и, облокотившись на нее, Уилли мог сдвинуть застежку еще дальше. Модести видела, что материя на рукавах и вокруг плеч натянулась еще сильнее, и в какой-то момент ей послышался звук рвущейся ткани: чтобы довести дело до конца, его рукам и телу требовалось чуть больше свободы. Может быть, все это не имеет смысла, так как заключительный этап освобождения из смирительной рубашки потребует не менее одной-двух секунд и может так статься, что этих секунд у него не будет, но Уилли верил в благоприятную возможность и готовился реализовать ее.

Модести почувствовала, как в глубине души растет теплая волна благодарности. Она не одинока. С ней Уилли Гарвин, а он никогда не пасует перед обстоятельствами. Пока у них нет ни малейшего шанса, но Уилли и не торопится. Перед глазами ее мелькали образы прошлого, и Модести вдруг отчетливо поняла, что умению терпеливо ждать своего часа Уилли научился у нее — это было очень давно, когда она только подобрала его, и очень быстро этот чрезвычайно опасный и свирепый юный гангстер превратился в настоящего джентльмена, стал лучшим ее другом и, в свою очередь, в корне изменил жизнь Модести.

Его целеустремленность не раз спасала им жизнь в самых опасных, казалось бы, безвыходных ситуациях. Рядом с ним Модести чувствовала себя уютно, и сейчас сердце ее билось немного учащенно. По разрушительной силе и боевым качествам Уилли не уступал взводу морских пехотинцев. Даже с приставленным к виску пистолетом он мог победить любого противника.

С того момента как Модести пришла в сознание, Уилли не произнес ни слова. Это было разумно. Вряд ли он понял смысл выбранной Брюнелем и его людьми тактики гробового молчания, но, видимо, пришел к выводу, что задавать вопросы или пытаться разговаривать с Модести было бы признаком слабости, вынужденным признанием превосходства Брюнеля. Он решил играть по правилам навязанной ему игры до тех пор, пока Модести не подскажет иную линию поведения.

Джайлз Пеннифезер приподнял голову и тихо прошептал:

— Боже, как меня тошнит…

— Спокойно, Джайлз, — Модести повторила слова Уилли.

— Что? Господи, да мы, кажется, летим!

Он помотал головой, поморщился и попробовал двинуть рукой. На лице его появилось недоуменное выражение — он недоверчиво осматривал смирительную рубашку, потом поднял глаза и удивленно уставился на Брюнеля и сидевшую рядом с ним девушку-альбиноску. Девушка смотрела в иллюминатор, Брюнель читал — ни тот, ни другая не обращали на него никакого внимания.

Джайлз повернул голову к Модести. Волосы его стояли дыбом, глаза округлились и, казалось, занимали половину бледного, изможденного лица.

— Что случилось? — хрипло спросил он. — Я пил кофе и…