— Мигель!
— Чарли, послушай…
— Дай мне этот браслет.
— Нет, Чарли, это память. Это последнее, что осталось у меня от Виртудес, моей невесты…
Виртудес? Невесты? Что это еще значит?
— Мигель, дай мне это.
— Нет!
Он отступил на три шага, выпятив грудь, наморщив брови, готовый защищать свое украшение. Быстро успокаиваю его жестом руки. Я должен обязательно поиметь эту синенькую попочку, но теперь придется браться за это с помощью хитрости.
— Ладно. Успокойся. Иди сюда. Да иди же, говорю тебе. Я только хочу с тобой переговорить.
Оттаскиваю его в сторону и заставляю сесть. Ложу ему руку на плечо и начинаю объяснять:
— Ведь я же много для тебя сделал, правда?
— Ах, Чарли, ну имей же хоть немного уважения…
— Я делал для тебя, правда или нет?
— Правда, Чарли, ты много сделал, даже и не знаю, как тебя благодарить, но…
— Вот и можешь поблагодарить. Я не прошу, чтобы ты мне просто отдал этот браслет. Я понимаю, что это память, что для тебя она весьма дорогая. Но мы можем разыграть ее в шахматы.
Он вскакивает, совершенно не успокоенный.
— Это несправедливо, ты играешь намного лучше меня.
— Турнир из пятнадцати партий, даю тебе фору в двенадцать выигрышей. Это будет честно?
Он кривится, размышляет и в конце концов соглашается.
Со следующего утра на небольшом кусочке сваленного дерева начинается турнир. Женщина вновь занялась работой, буквально в паре метров от нас. Она безразлично глядит на то, как мы играем, и прерывает свои занятия лишь затем, чтобы поискать в голове у кого-нибудь из собственных негритят, которые, время от времени, приходят, чтобы поискать спасения у ее коленей. Ее муж вернулся вчера поздно вечером, сегодня же с утра отправился в буш, с луком и стрелами в руке.