— Вы скоро сделаете, — сказал Чарли. — Уличное движение в Холливуде стало невозможным, и вы знаете, как я боюсь переходить улицы.
— Чарли, — сказал я, — вас ждет сорок человек, приехавших за тысячи миль, чтобы повидать вас. Там маленькие девочки и мальчики, которых вы могли бы осчастливить. Когда они вернутся домой, они расскажут миру, — своему маленькому миру, — что видели вас собственными глазами.
Чарли побледнел.
— Я из-за этого отсутствовал два дня. Там один старик с ужасным лицом и он уже целую неделю, как раскинул лагерь перед моей дверью. Я не могу этого сделать.
Зная чувствительность Чарли к лицам, я понял его противодействие. Но я уже взял его под руку и почти тащил в контору.
— Вот мистер Чаплин! — сказал я собранию, в то время, как артист улыбался и старался казаться невозмутимым. Со скамьи встал человек и вместо того, чтобы подойти к Чаплину и рассматривать его с таким же любопытством, как остальные, крикнул в дверь:
— Входите, все! Какая неописуемая суматох! Какие крики радости и восторга в продолжение следующих нескольких минут!
Чаплин забыл свою нелюдимость и пожимал всем вокруг руки и говорил каждому, как он рал, что они приехали. Он раздавал всем свои фотографии с автографами, фотографии, в которых не было сходства с подвижной, жестикулирующей фигурой экрана.
Вошел, опираясь на суковатую палку, старик, блестящие глазки которого смотрели проницательно. Распухшая нижняя губа его висела над длинным подбородком. Чарли мгновенно потерял самообладание и веселость. Он умоляюще смотрел на меня, как ребенок, просящий защиты у более сильного человека. Это был тот самый старик! Он подошел к артисту и стал внимательно разглядывать его: точно он смотрел на новый род картофельного клопа. Потом, скривив лицо, он обернулся и сказал остальным:
— Это не он!
Мужчины, женщины, дети, сразу умолкли. Если бы они были золотоискателями и им сказали бы, что их самородки — простая медь, они не могли бы быть более разочарованы.
— Выкиньте его вон! — закричал Чарли. — Выкиньте его вон!
Но прежде, чем Том успел попросить старика покинуть контору, толпа вытеснила его за дверь и я видел по лицам детей, с каким удовольствием швыряли они в старика разными вещами.
Я увел дрожавшего артиста в его уборную и посмотрел в окно, чтобы узнать, что произойдет дальше.
Автомобили одни заворачивали направо, другие — налево. II хотя посетители и не поверили старику, он все же заронил в них какое-то сомнение. Они также готовы были верить, как готовы были и сомневаться. Старик ушел, и хоть его и освистывала и ругала молодежь в автомобилях, он качал головой и кричал им:
— Это не он!
— Вы сделали ваше доброе дело? — язвительно спросил меня Чарли.
— Я все же освободил вас от старика, — твердил я.
Завеса спала с лица Чаплина. Он снова был таким, как прежде. Его ничто не беспокоило, ничто не угнетало. У него был хороший вид, глаза его блестели, пальцы больше не сжимались и, когда он позвал Тома и своего управляющего Ривса, голос его звучал весело.
Когда Чаплин в хорошем настроении, его все зовут «Чарли». Когда же он в плохом, даже самые близкие друзья обращаются к нему не иначе, как «мистер Чаплин». Ривс говорил с ним с едва уловимым оттенком упрека в голосе.