Удивительно радостное чувство наполняло меня. Какая-то неожиданная легкость делала меня словно невесомым. По примеру городских жителей я украсил себя гирляндами прянно-желтых цветов «маили-илима» и, полузакрыв глаза, медленно шел вперед. Воля словно растворилась в необъятности простора и красок и, казалось, какая-то сила медленно несла меня вперед. Свежая, бодрящая струя вливалась в легкие, и тело наполнялось животворящими соками. Волны своеобразных запахов мимолетно, ласково окутывали со всех сторон и в блаженном успокоении нашептывали сонно о тепловатых терпко-соленых водах моря, мирно шелестящего вдали; о мягкой, едва загорающейся сиянием, утренней лазури неба; о белоснежных и розовых цветах лотоса.
Я шел и, кажется, пел что-то, пел в восторженном, даже благоговейном экстазе. И со мною пели разноцветные птицы, порхая в кустах, пело солнце, горы, вселенная, слившись воедино в тихих томных звуках радостного гимна весне. .
Да, в этот момент непонятная жуть, сковывавшая меня, когда я стоял у парапета бассейна, наклонив голову вниз, была далеко от меня. Я всецело отдался волне чувств, без моей воли, благотворно, капля за каплей, пропитавшей все мое существо сладостным нектаром. В своей монотонной, однообразной жизни никогда, кажется, не испытывал я такого полного чувства довольства, как в то блаженное утро. Пусть это не покажется смешным — я, помнится, улыбался и в порыве всепрощающей доброты шептал ласковые напутствия пролетающим бабочкам.
Но это был только первый день полного отрешения от захватывающей и тягостной слежки за неведомой жизнью, все шире разроставшейся, все глубже пускавшей корни в глубине бассейна моей виллы.
На другой день прогулка не показалась такой освежающей, как в первый раз: наоборот, — несколько утомила меня. Все потеряло исключительную, захватывающую прелесть новизны, и мои мысли очень часто возвращались к тому месту, от которого я только что почти бежал. Я подбадривал себя и все дальше уходил вдоль берега, но какое-то глухое чувство шевелилось где-то в скрытом уголке сознания. Мне недоставало чего-то.
Я присел у одного из маленьких озер, воды которых зеленоваты у берега и мягко-лазоревого оттенка посреди; создается впечатление, будто смотришь в голубое зеркало, окаймленное зеленоватым бордюром. Я лег у самой воды и задумчиво глядел в ее спокойную глубину. Все было тихо.
Иной раз только мелкая рябь, как нервная дрожь, пробегала по гладкой, казалось, твердой поверхности. Но, наконец, взор мой проник под жидкий мутноватый покров. Я увидел длинное змеящееся тело и вокруг целую стаю мелких быстрых телец, вьюном сверлящих прохладную толщу. Мгновенно я вернулся мысленным взором к бассейну моей виллы… Мне показалось, что это в него смотрю я сейчас… в его жуткие, пугающие воды…И тут я понял, чего мне не доставало… Меня потянуло обратно… Будто сильные руки подняли меня с земли, повернули… Я бежал… Можно было подумать, что случилось несчастье с кем-то самым дорогим для меня на свете. Я запыхался. Солнце не ласкало, а жгло. Удушливая испарина подкатывала к горлу. Почти задыхаясь, я потянул веревку гонга… Еще и еще. Лицо слуги-гавайца недоуменно, растерянно глядело в прорезе чугунных ворот.
Я принял душ и, спустя десять минут, был уже у бассейна. И, странно, только теперь я успокоился. Правда, зашевелилась сейчас же тоска смутного ожидания, похожая на страх, но, вместе с ней, выползшей из сумрака бассейна, потонула в нем накипь безотчетного беспокойства, незаметно долбившая хрупкую оболочку моего спокойствия в течение Этих двух дней.
Совершенно новая неожиданная картина ждала меня. За эти полтора дня все переменилось совершенно, как будто страшная катастрофа смела все то, что было прежде, и созидающая рука жизни вдруг сделала неожиданный и нелепый выкрутас в своем безумном творчестве. Цепь медленных изменений за эти полтора дня была выхвачена из моего сознания: поразительный, необыкновенный контраст был налицо.
Я ловил взором множество чудовищных, фантастических фигур. Как тени терзающего мысль гротеска проплывали они мимо. Призраками туманных и жутких сказаний фантастического прошлого, злыми и уродливыми химерами проносились они перед моим взором.
Босс вдруг умолк, как будто резкая, передернувшая тело дрожь отвращения на минуту парализовала язык. Неожиданная и сильная судорога стянула ему губы и сейчас же трусливо отпустила. В туманных, невидящих глазах остановилась цепь видений, и картины прошлого сталкивались, громоздились в хаосе. Задержка была тягостна, и нужно было цепкое усилие воли… Но уже было сказано первое слово, и жуткая пелена молчания, смятения мысли, рвалась на клочки. Застывшие образы засуетились, поплыли вдаль и… Слова его, вырвавшись неприятным хрипом, потекли размеренно и плавно.
— Их было много, очень много… Но не буду описывать всех, — не хватит жизни для этого, — укажу только на тех, чей образ оставил в памяти слишком глубокий след. Вы выслушаете описание этих необыкновенных существ? Я вижу ваше безмолвное согласие… Вот они кружатся перед глазами… вот… вот…
Розовые шары, медленно, жадно пульсирующие. На тонких розовых шейках прорастают из них розовые головки с синими глазками. Настоящие змеиные головки, но только очень узкие и длинные с хищно извивающимся, раздвоенным, спиралью сплетающимся, язычком. Иногда в яростном испуге головы втягиваются в мягкую скользкую массу розового пузыря, и тогда он медленно колышется, как гнилая сердцевина какого-то плода.
Вот другое создание… Медленно, толчками длинных черных лапок с перепонками, оно движет черное тельце с едва колышущимися плавниками, наподобие крыльев летучей мыши. Маленькое личико на робко качающейся головке, хищные будто ухмыляющиеся черные глазенки. Тихо выслеживает оно кого-то… Но вот оно нашло добычу. Раскрылись, вонзаясь, острые когти лап, бешено захлопали костистые крылья и в громадной скрытой пасти засверкали белые, изогнутые, словно стальные зубы. Белая пена… Клокочет вода..
Розовый туман выползает снизу… Круги, волны… Рябь, розовая, светлая… Опять тихо колышется черное тело убийцы… Насмешливые глазенки… Но брюхо — откуда оно взялось? — раздулось, как черный мешок с каменьями, тянет ко дну. Жадная утроба насытилась.
Зеленовато-серое существо с одною громадною клешнею между двумя настороженными усиками… Мелкие лапки перебирают песок на неглубоком месте… Шевелятся зубчатые створки клешни…
Длинная водоросль с ярко-зелеными пластинчатыми листиками— будто маленькие шелковые веера, нанизанные на зеленый шнурок… Но почему она так быстро движется, извиваясь и сплетаясь в комок? С ужасом замечаю я на одном конце водоросли маленькую головку с острым рогом в виде серпа, и подвижной острый и быстрый хвост — на другом конце.
А вот десятки белых, мутно-прозрачных тел — многоножки, бегущие, расползающиеся, облепляющие осклизлые, тинистые камни на дне…
Взор скользит пугливо, не разбираясь в деталях.
Что то прозрачное, какая-то голубая тень, смутно осознается взором у мшистой искусственной скалы. Это, верно, — слизь, может быть, — тина. Однако, должно быть, густая, как студень. Множество мелких созданий становится неподвижным, коснувшись ее. Голубая тень обволакивает их, и они словно растворяются в ней. Неужели, это — живое существо?